…Казалось бы, что может быть почётнее, чем вступление после трёх победоносных кампаний в столицу поверженного врага? Как сказали бы в следующем веке, галльского зверя пленили в его же собственной берлоге. Однако в списке российских военных праздников дата взятия Парижа отсутствует. И если любознательный читатель захочет узнать подробности, то очень быстро поймёт, что источниковедческая база сводится почти исключительно к воспоминаниям участников событий. Для отечественных историков, особенно более позднего времени, кампании 1814 года точно не существует. Словно не было ни Краона, ни Фершампенуаза, ни сражения за сам Париж. Самым большим памятником им остались селения, основанные в память подвигов доблестных предков казаками-нагайбаками (нагайбаки — малый народ России, часть татарского этноса, исповедующая православную веру. Ранее — часть Оренбургского казачества. — Г. О.) в южной части нынешней Челябинской области: Париж, Фершампенуаз, Лейпциг… В южноуральском Париже, как и положено, есть даже Эйфелева башня — правда, меньших размеров, чем на Сене.
«Пойдём, братцы, за границу бить Отечества врагов»
Кампания 1814 года в миниатюре повторила начало кампании 1812 года. Только уже не к Москве, а к Парижу приближалась огромная союзническая армия. Наполеон, кстати, впоследствии признавался, что не ожидал от традиционно нерешительного и осторожного союзного командования столь быстрого и решительного марша на свою столицу.
Сражение при Краоне, при всей несопоставимости масштабов, чем-то напоминает Бородинское: огромные потери с обеих сторон, множество убитых генералов, отличившаяся дивизия Михаила Воронцова (удостоенного за сражение ордена Святого Георгия II степени), оставшееся в итоге за французами поле битвы… Известный историк Модест Богданович писал: «Сражение при Краоне, в котором со стороны русских было введено в бой не более 15 тысяч человек против двойных сил под личным водительством Наполеона, есть один из знаменитейших подвигов русского оружия». Через три недели состоялось «дело» при Фершампенуазе, где, как пишет автор монументального труда об истории русской армии Антон Керсновский, «наша конница, действуя совершенно самостоятельно, без всякой поддержки пехоты, изрубила два французских корпуса и где император всероссийский, как простой эскадронный командир, врубился в неприятельский строй. Калишский подвиг петровских драгун через сто лет был повторён кавалерией императора Александра Павловича».
Село Фершампенуаз Челябинской обл.
18 марта состоялись последние сражения — у парижской заставы Ла-Виллет и у Монмартра. Под ружьём у защитников Парижа маршалов Мармона и Мортье (бывшего коменданта Москвы) было не более 25 тысяч регулярного войска и чуть более 10 тысяч ополчения против огромной, полуторасоттысячной союзной армии, и, похоже, никаких иллюзий относительно исхода возможного боя у них не было. В два часа ночи 19 (31) марта капитуляция города была подписана, с русской стороны её принял граф Михаил Орлов, племянник «орлов екатерининских» и будущий декабрист. Обратим, кстати, внимание на то, что Париж образца 1814 года очень сильно отличался от современного: население едва перевалило за 700 тысяч человек, вдоль Елисейских Полей тянулись обширные луга, а Монмартр представлял собой пару небольших деревушек на возвышенности.
Ближе к полудню победившие армии вступили в Париж. Русская армия прошла по Елисейским Полям под звуки Преображенского марша, а также — под звуки победного царского манифеста. Но вот беда: привычного Александру «спичрайтера» — адмирала Шишкова — под рукой не было, и дело было поручено царскому любимцу, герою Кульма и вообще одному из самых популярных тогда людей России — генералу Алексею Петровичу Ермолову, вдобавок отличавшемуся незаурядным литературным дарованием.
Документ этот не слишком известен, а потому процитируем некоторые фрагменты.
«Буря брани, врагом всеобщего спокойствия, врагом России непримиримым подъятая, недавно свирепствовавшая в сердце отечества нашего, ныне в страну неприятелей наших принесённая, на ней отяготилась…» (в переводе с высокопарного на простонародный это, очевидно, означало: «А получи-ка сполна, брат мусью, за московский Кремль, за Смоленск и Малоярославец!»). «С прискорбием души и истощив все средства к отвращению беззаконной войны прибегли мы к средствам силы. Горестная необходимость извлекла меч наш… Кроткий поселянин, незнакомый дотоле со звуком оружия, оружием защищал веру, отечество и государя. Жизнь казалась ему малою жертвою. Чувство рабства незнаемо сердцу россиянина… Враги побегли от лица нашего. Немногие остались, да возвестят о гибели! Тако гордого наказует Бог!»
По заветам Генриха IV
Ермолов, как оказалось, зря метал громы. У российского самодержца хватило ума, достоинства и благородства не уподобляться Наполеону, не мстить за «язвы 1812 года». Вполне в духе заветов своего учителя Лагарпа император уподобился не Наполеону, а Генриху IV, посылавшему хлеб осаждённому им Парижу. «Император Александр спас тот самый город, откуда завоеватель выходил для разорения России», — писал Сергей Глинка. Уже утром 31 марта столпившиеся вдоль Елисейских Полей парижане — и особенно парижанки — могли убедиться в том, что пропагандисты одинаковы во все времена, и русские совсем не похожи на кровожадных дикарей. А уж про безупречный французский выговор у большинства офицеров и толковать нечего. Тот же Глинка свидетельствует: «Никто и никогда даже и из защитников собственного царства не видел такой встречи, какая была сделана союзным государям в столице Франции». Что вполне понятно: Франция, непрерывно сражавшаяся с 1792 года, просто устала от войн. Парижанок же очень можно понять: мужское население Франции сильно поредело, а русские кавалергарды и кирасиры были, что говорить, ребятами весьма видными…
Село Париж Челябинской обл.
«Вообще-то, Ваше Величество, мы ожидали вас раньше», — сказал русскому царю на пороге своего дома (того самого, в котором в 1717 году жил Пётр Великий) Талейран. «Вините в этом храбрые французские войска», — галантно ответил Александр. Он освободил парижан от домашнего постоя со словами, что никогда не воевал с французским народом, отпустил всех пленных и строго запретил своим солдатам брать у жителей что-либо бесплатно.
Получалось, правда, не всегда. Говорят, именно в эти дни орава русских солдат вломилась в винный погребок никому не известной тогда вдовы по фамилии Клико. «Пусть пьют бесплатно, — мудро повелела хозяйка, — они заплатят нам, но позже». И платили, что называется, всей страной — на протяжении ста с лишним лет после описываемых событий. Но это легенда. А реальность в том, что и сегодня на стене одного из кабачков на самой знаменитой монмартрской площади Тертр можно увидеть мемориальную табличку в память того, что именно здесь 31 марта 1814 родилось слово «бистро»…
Мало что поражает так в этой военной парижской весне, как плохо представимое на первый взгляд сочетание тогдашней войны со всеми её ужасами с каким-то отчётливо-карнавальным началом. Разве парижский парад победы со всем многоцветьем мундиров с одной стороны и нарядами парижанок с другой не походил на некое карнавальное шествие? Дальше — больше. Отчаянный вояка и кутила граф Милорадович запросил у царя своё жалованье за три года вперёд — когда-то ещё погуляешь в Париже? Царь не отказал — и не только Милорадовичу. Войска были распущены, как бы мы сказали сейчас, для встреч и общения с местным населением, многие сцены которого навсегда вошли в легенды и анекдоты. Вроде того, что в парижское кафе вошли шестеро французов и заказали одну бутылку шампанского. Присутствовавший при сём русский гусар (по одной версии — Денис Давыдов, по другой — Михаил Лунин) был так неприятно поражён «малахольностью» местных жителей, что тут же заказал для себя одного шесть бутылок шампанского. Покончив с ними, гусар спокойно встал, расплатился и ушёл.
А отношение бывших врагов друг к другу! Достоверно известно, что маршал Мармон побывал в Алупке, у своего бывшего противника Михаила Семёновича Воронцова, и в память об этом событии граф с супругой на небольшом холме в парке посадили первые в Крыму магнолии, и холмик этот доныне зовётся Монмартром…
Если же совсем всерьёз… В России парижский «посев» взошёл через десять с лишним лет, на Сенатской площади, и — даже несмотря на строгость приговора восставшим — Николай I в частных беседах признавал, что в их идеях и предложениях было немало дельного. Европе же, на Венском конгрессе благоразумно сохранившей Францию в числе великих держав, ещё один «экзамен» по итогам кампании 1813–1815 годов предстояло сдать через сто лет, после Первой мировой, и уже в отсутствие России. И версальский этот экзамен был провален: Вторая мировая, ставшая кошмарным продолжением Первой, выросла в числе прочего и из страшного унижения проигравшей её Германии. Ни Александра Благословенного, ни Талейрана, ни Меттерниха среди победителей не оказалось…
Георгий Осипов
Преображенский марш
Музыка неизвестного автора, слова Сергея Марина
Пойдём, братцы, за границу
Бить Отечества врагов.
Вспомним матушку-царицу,
Вспомним, век её каков!
Славный век Екатерины
Нам напомнит каждый шаг,
Те поля, леса, долины,
Где бежал от русских враг…
Между славными местами
Устремимся дружно в бой!
С лошадиными хвостами
Побежит француз домой.
За французом мы дорогу
И к Парижу будем знать.
Зададим ему тревогу,
Как столицу будем брать.
Там-то мы обогатимся,
В прах разбив богатыря,
И тогда повеселимся
За народ и за царя.
Заставка: Медаль «За взятие Парижа 19 марта 1814 года» была учреждена 18 (30) августа 1814 года манифестом императора Александра I в честь взятия Парижа русскими войсками 19 (31) марта 1814 года.
На лицевой стороне медали помещено погрудное, вправо обращенное, изображение Александра I в лавровом венке и в сиянии расположенного над ним лучезарного «всевидящего ока». На оборотной стороне, по всему обводу медали, в лавровом венке прямая пятистрочная надпись: «ЗА — ВЗЯТІЕ — ПАРИЖА — 19 МАРТА — 1814.». .wikipedia.
