Дела и величие Игоря Васильевича известны – о нем написаны книги, созданы фильмы (документальные – приличные, художественные – нет, к сожалению). Казалось бы, известно о жизни ученого все. Однако в его биографии есть страницы, что знакомы лишь узкому кругу его соратников и коллег, но, на мой взгляд, они представляют широкий интерес, так как создают портрет человека необычного, интересного и подверженного тем же страстям, что кипят в каждом из нас. От этого Игорь Васильевич становится только понятней и ближе. Итак, несколько страниц из жизни ученого, как говорится, «без глянца»…
Однажды о своей мечте студент Игорь Курчатов сказал однокурсникам. В шутку, конечно. Однако спустя много лет в письме к нему его друзья, супруги Поройковы напомнили ему:
«Милый Гарик! Сколько подлинной гордости испытывали мы, вчитываясь в твою умную, вдохновенную речь, впервые прозвучавшую перед лицом всего народа. Как логически прекрасно построен твой доклад! Как порадовал сердце русского человека своими исполинскими и в то же время доходчивыми мыслями, не говоря уже о внешне привлекательном образе русского ученого. Друг наш родной, береги себя на благо родины и на счастье твоих близких! Недаром в дни юности ты мечтал стать Ильей Муромцем от науки – мы недавно об этом вспоминали…»
Впервые И.В. Курчатов появился на экранах телевидения в 1956 году. Он выступал на сессии Верховного Совета СССР. И тогда люди в стране узнали, кто именно возглавлял работу по созданию ядерного оружия в СССР.
А мечта юности осуществилась – он действительно стал могучим богатырем в нашей науке…
Любовь Незнакомки
Это было время, когда бороды у «Бороды» не было. Он сверкал молодостью и надеждами, что станет большим ученым. К счастью, он еще не знал, что до этого времени совсем немного, а потому наслаждался жизнью. То есть влюблялся. Как казалось – навсегда!
Он называл ее «Капеллой», а она его «Блистательным Орионом».
От нее остались только имя и фамилия – Вера Тагеева.
За ним же – эпоха.
Но разве для любви это имеет значение?!
Сохранились лишь ее письма. Письма, воссоздающие то время, когда жили и встречались Игорь и Вера.
Судьба бросает по разным городам и краям, но письма везде находят его, потому что они пронизаны светлыми и прекрасными чувствами.
Итак, 1921-й год. Крым. Вера пишет из Феодосии:
«Игорь! Вчера пришло Ваше письмо, и я была ему очень рада. Счастливец Вы. Жить в поэтичном шалаше среди фруктовых садов и наслаждаться тишиной и отдыхом большое счастье после такой многотрудной зимы. Я даже немного завидую Вам…
Я теперь снова полна веры в то, что мы этой осенью покончим с нашим изгнанием в Крыму. Недавно у меня был период ужасного упадка, я с головой ушла в самый отчаянный пессимизм. Приехала моя подруга из Москвы, и много рассказала мне о том, какая там идет жизнь. Я пришла в ужас, поняв, что от революции, как от идейного движения вперед, ничего не осталось и что люди везде и всегда подлые воры, трусы и жуткие животные. Я даже не хотела ехать на север, не все ли равно, где любоваться людской подлостью, здесь или там. Да и кроме того были и другие причины для моего грустного настроения. Но теперь упадок духа прошел, я как-то смотрю мимо всего того, что так угнетает и обескрыливает меня, и верю в хорошее будущее…
Я попадаю домой – и как будто порываю связь со всем земным, даже с людьми. И вся ухожу в область мечтаний, отвлеченных мыслей и блаженных воспоминаний. Конечно, каждый день приходится слышать разговоры и принимать в них участие на самые обыкновенные материальные темы. Я даже хожу на базар и через день три часа посвящаю кухне, но все это в моем здешнем мире слабая, прозрачная тень, которая мгновенно улетает, когда все эти дела кончены, и я снова погружаюсь в мир грез, в мир книг, которые читаю и жизнью которых живу. Помните то, что Вы писали мне в альбом. Вы звали меня в жизнь. О, Игорь, если бы Вы только знали, как я сейчас далека от жизни, как меня не тревожат никакие мирские волнения и страсти! Это нехорошо. Я знаю, но иначе не могу…»
К сожалению, нам не дано знать, что именно писал Вере Игорь – пока письма его не найдены, да и где их надо искать – неведомо!? А потому лишь по эмоциям Веры мы можем судить о содержании тех писем.
Сентябрь 1921 года, Феодосия:
«Привет Вам, о блистательный «Орион»!.. Пусть Вы будете «Орионом», если уж я – «Капелла»… Вы знаете, Игорь, у Вас есть поэтическая струнка. Вот уж никогда бы не подумала, если бы знала Вас, каким Вы бывали в Университете. От Ваших писем на меня веет прекрасной природой и радует меня очень то, что иногда Вы видите и чувствуете ее так же, как и я сама. Это так хорошо…»
«Здравствуйте, Игорь, юный поэт, милый энтузиаст!
Вчера только послала с Нютой Вам письмо. Сегодня получила еще одно от Вас, и оно привело меня в такой восторг, что сразу захотелось еще написать Вам.
А в восторг меня приводите Вы Вашей бодростью, верой в прекрасную жизнь, любовью к русским людям, действительно родным Вам, вашей неподражаемой верой во все хорошее и красивое, и в себя! Игорь – Вы единственный среди тысяч. Впервые я вижу такого живого человека.
Сегодня когда я читала Ваше письмо, то все время улыбалась, а когда кончила, рассмеялась громко, таким хорошим и добрым показалось мне оно. И еще я смеялась от радости, что не все люди обратились в вялое желе или разочарованные тряпки…»
Переписка Веры и Игоря продолжается до марта 1925 года. Возможно, были еще письма, но они не сохранились.
Директор Дома-музея академика И.В. Курчатова Раиса Кузнецова пыталась выяснить судьбу Веры Тагеевой (кстати, возможно это «Талеева», очень неразборчиво написана фамилия!), но попытки ее были безуспешными. Впрочем, это и понятно – слишком уж страшные события разделяют нынешнее время и 20-е годы прошлого столетия. Тут не только отдельные люди канули в Небытие, но и целые государства исчезали бесследно… Ох, уж этот ХХ век!
А для будущего, то есть для нас, письма Веры сохранила жена Игоря Васильевича – Марина Дмитриевна – «Мурочка». Это была сестра его ближайшего друга Кирилла Синельникова. С ним судьба свела в Таврическом университете, где они учились, а развела за десять дней до смерти Курчатова.
Не исключено: не будь семьи Синельникова – не было бы и в нашей науке «Ильи Муромца».
Путь к «папе Иоффе»
Письма, бережно хранимые в Доме-музее, передают преданность ученого своим товарищам по университету и коллегам по физтеху. Преданность друзьям – пожалуй, главная черта в характере Курчатова.
К счастью, не было тогда электронной почты, смс-связи, интернета и других благ цивилизации, характерных для нашего времени. В прошлом веке пользовались «по старинке» ручкой и бумагой, а почта исправно доставляла письма адресатам.
К сожалению, сохранились в основном письма, адресованные Игорю Васильевичу – в том заслуга его супруги, а те, что писал он, затерялись – осталось их немного. Однако даже эта «односторонняя переписка» позволяет понять, каким был Курчатов не только товарищем и другом, но и человеком, преданным своему делу, а значит, Отчизне.
Много писем в Доме-музее от ближайшего друга и родственника Курчатова Кирилла Синельникова. Он пишет и самому Курчатову, и его жене. К счастью, сохранились и его воспоминания, хотя он пережил своего друга всего на несколько лет.
Большинство ученых «Атомного проекта» сгорали быстро из-за огромного напряжения как физического, так и морального – ведь они работали под неусыпным оком служб Берии.
Впрочем, в студенчестве они не подозревали, что уготовила им судьба. Вспоминает Кирилл Синельников:
«На первых же лекциях я познакомился с «коллегой» Курчатовым (тогда еще это слово было очень распространено и так называли мы не только друг друга, но так нас называли и профессора, может быть с некоторой иронией) – совсем молодым пареньком, в холщовых брюках и такой же толстовке, подвязанной красным шнуром с кистями. Игорь помог мне своими конспектами, которые вел очень аккуратно. В сентябре 1920 г. экзамены у нас прошли очень успешно, правда, в то время не ставилось «отлично», «хор.» или «уд.», но по дружескому тону наших профессоров было видно, что дела у нас идут неплохо. «Отсев» был громаден – на 2-й семестр нас ходило на лекции всего человек 20, а к весне это число еще уменьшилось примерно вдвое, но эти оставшиеся прошли через всю учебу в Университете… В то время Крымский университет славился своей профессурой – изголодавшиеся в первые годы революции ученые Петрограда, Москвы и Киева и поехавшие на юг подкрепить своей здоровье застряли в Крыму благодаря деникинской, а затем врангелевской авантюре… Лекции у нас кончались к двум часам и, наскоро пообедав в бесплатной студенческой столовой (неизменный суп из перловки – «шрапнели» с 2-3 малюсенькими рыбками «хамсой»), направлялись в лабораторию, и там начиналась наша практическая учеба… Засиживались до 11-12 ночи, а затем в нетопленных холодных комнатах, где жили, при свете коптилок, надо было расшифровывать конспекты лекций».
Я не случайно привел этот фрагмент воспоминаний. Учитель в науке – это главное в образовании. Актуально это и для нашего времени.
Идут споры о дистанционном образовании, о стандартах, о всевозможных технических новациях в школе и вузах – короче говоря, обо всем, что к хорошему образованию никакого отношения не имеет. Университетское образование всегда держалось на выдающихся лекторах, на общении с ними. Если этого не будет, то страна никогда не получит ни Курчатовых, ни Синельниковых, ни иных выдающихся исследователей.
Профессор С.Н. Усатый стал для юных ученых настоящим наставником. Он не только заметил и оценил их талант, но и помог попасть в один из лучших научных центров страны. Он был другом академика Иоффе, и в конце поспособствовал тому, чтобы в физтехе появились новые научные сотрудники.
«Научная школа» в России – это не только выдающийся ученый, который ее создает, но и тесная связь Учителя с учениками, забота старших о молодых, уважение и любовь к таланту. Курчатову повезло попасть именно в такую «Школу» – к «папе Иоффе».
МГУ против Физтеха
30-е годы – это борьба двух направлений в физике. Борьба бескомпромиссная, с взаимными обвинениями, в том числе и политическими.
Физики Московского университета ополчились против Иоффе и его учеников, которых они считали чуть ли не «предателями науки».
В МГУ преподавали «классическую» физику, отвергая и теорию относительности Эйнштейна, и квантовую механику, и все, что с ними связано. Многие сотрудники Физтеха выезжали на стажировку и работу в Англию к Резерфорду, и это дало возможность москвичам называть их «бандой Иоффе».
Трудно сказать, чем закончилась бы битва двух направлений, если бы не война… Она показала и доказала, что физики Питера способны реально помогать армии в разных областях – от создания новых взрывчатых веществ до защиты кораблей от мин.
Вспоминает А.П. Александров:
«Зарождался фашизм. Я считал, что каждый из нас должен приобрести и какую-то военную специальность, и вскоре по поручению А.Ф. Иоффе параллельно с работами по полимерам занялся работами для создававшегося тогда нового Военно-Морского Флота. Группа молодежи в моей лаборатории начала эти работы. Из них я упомяну одну – по противоминной защите кораблей. Она была начата в 1935 г. и в 1941 г., за три месяца до войны, принята на вооружение. Я упоминаю об этой работе, так как во время войны И.В. Курчатов и его лаборатория тоже включились в нее… В апреле 1942 г., проходя по Невскому, я прочитал в газете, что нам присуждена Государственная премия за разработку метода защиты кораблей. Я кончил свою работу и в конце апреля улетел в Казань. Там Игорь Васильевич работал дальше по размагничиванию, но и моя лаборатория, и его искали новые пути приложения сил».
Война потребовала от физиков не только использования их знаний, но и попыток найти новые взрывчатые материалы, новые технологии производства военной техники и боеприпасов. Те споры, что шли в науке, ушли в прошлое. Об этих дискуссиях Сталин, конечно же, знал, но не вмешивался, считая это соперничеством ученых, которое полезно стране.
События военных лет подтвердили это: физики Москвы и Питера внесли реальный вклад в Победу. А «примирить» их помогла разведка. Из разных стран поступала информация о попытках создания «сверхоружия» на новых физических принципах. Берия познакомил Сталина с этой информацией. Тот пригласил на беседу двух академиков – Вернадского и Иоффе. Оба подтвердили: в скором времени такое оружие создать невозможно, но проблемой этой надо заниматься. На этой встрече и прозвучала впервые имя «профессора Курчатова» – одного из лучших специалистов по ядерной физике в стране.
«Друзья … по приказу Берии»
Обеды у Павла Судоплатова стали традиционными. Ученые не догадывались, что они проходили по поручению Берии, а вовсе не по доброму отношению к ним начальника «Отдела «С».
Генерал-лейтенант П.А. Судоплатов вспоминал:
«В феврале 1944 года состоялось первое совещание руководителей военной разведки и НКВД по атомной проблеме в кабинете Берии на Лубянке. Я был официально представлен как руководитель группы «С», координировавший усилия в этой области… Чтобы улучшить отношения, снять подозрительность и критический настрой специалистов к органам НКВД, Берия предложил установить с Курчатовым, Кикоиным и Алихановым более доверительные, личные отношения. Однако это был не только гостеприимный жест: по приказанию Берии я и мои заместители – генералы Эйтингон и Сазыкин – как оперативные работники должны были оценить сильные и слабые стороны Курчатова, Алиханова и Кикоина. Мы вели себя с ними как друзья, доверенные лица, к которым они могли обратиться со своими повседневными заботами и просьбами».
Ученые прекрасно понимали «гостеприимство» работников ведомства Берии, и относились к такому «вниманию» вполне корректно. Для них главным было получение той информации, которой их снабжали чекисты. Благодаря разведке, они были в курсе тех событий, что происходили за океаном. Коллеги-физики, разрабатывая бомбу, помогали нашим ученым избегать ошибок и идти правильными, а не ложными путями.
Однако наивно считать, что в их жизни все было так гладко.
Игорь Васильевич Курчатов становится во главе «Лаборатории №2». Именно ему Сталин поручает наш «Атомный проект». Естественно, во главе такой программы должен стоить авторитетный человек, звание «академик» обязательно…
Но на Общем собрании Академии наук СССР Курчатова не избирают в Академию, он проигрывает на выборах Алиханову. Итоги голосования докладывают Сталину. Тот, как ни странно, понимает академиков, и не спорит с ними, а просто выделяет еще одну ставку Действительного члена Академии наук конкретно для И.В. Курчатова. 29 сентября 1943 года он избирается сразу академиком, минуя «член-коррство».
А вскоре донесется и эхо обедов у Судоплатова. Причем весьма неожиданно…
При назначении на должности Сталин умел удивлять своими нестандартными решениями. Министрами, директорами предприятий, дипломатическими представителями подчас назначались молодые люди, не известные широкой публике. Но очень скоро они оправдывали доверие или… исчезали столь же стремительно, как и появлялись.
История избрания нового президента Академии наук тому подтверждение.
В.Л. Комаров уже сам не мог ходить – отказывали ноги. Два сотрудника практически несли его к столу президиума. Зал молча наблюдал за происходящим.
– Кто это? – спросил Сталин у Молотова, хотя он прекрасно знал, что президент Академии наук В.Л. Комаров давно уже не может самостоятельно передвигаться. И не дождавшись ответа, Сталин заметил, – Зачем же мучаете старого человека?! Совести у вас нет…
Накануне он сам сказал Молотову, чтобы в президиуме торжественного заседания, посвященного Великой Победе над Германией, обязательно был и Комаров.
Ночью Сталин распорядился присвоить президенту АН СССР В.Л. Комарову звание Героя Социалистического Труда и поручил подготовить характеристики на тех, кто может возглавить Академию. Народный комиссариат государственной безопасности немедленно занялся этой работой. 8 июля 1945 года Сталин, Молотов и Маленков получили список из 23 человек, каждый из которых мог возглавить Академию. Документ № 812/б «Сов. Секретно. Особая папка» был подписан начальником 2 Управления НКГБ Федотовым.
Список кандидатов в президенты сразу же уменьшился на двадцать человек. Сталин вычеркнул тех, кто был слишком на виду – политиканство к науке не должно иметь отношения, ну и, конечно же, ни Лысенко, ни Вышинский не имеют права претендовать на столь исключительную должность.
Да и следует помнить, что выборы в Академию тайные – если он предложит уж слишком одиозную фигуру, то могут набросать «черные шары». А интересно: провалят ли они Молотова? Нет, рисковать нельзя – его выбор должен быть неожиданным и верным. Итак, осталось три кандидата: Христианович, Курчатов и Вавилов.
Из справки, представленной НКГБ:
«Курчатов Игорь Васильевич – директор Лаборатории №2 Академии наук СССР, 1903 года рождения, русский, беспартийный, академик с 1943 года, профессор МГУ, лауреат Сталинской премии. Орденоносец.
По специальности – физик-ядерщик. Работает в области исследований радиоактивных явлений. Основная работа по новому виду радиоактивного распада урана и использования его энергии.
В области атомной физики Курчатов в настоящее время является ведущим ученым СССР.
Обладает большими организаторскими способностями, энергичен. По характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат».
Характеристика Игоря Васильевича звучит весьма необычно. Пожалуй, это единственный случай, когда документы сохранили именно такие слова о руководителе «Атомного проекта».
Обычно в воспоминаниях о подобных чертах характера друзья и коллеги не упоминают. Но тогда непонятно, как удалось великому ученому выстоять между научным миром и властью, где всегда идет беспощадная борьба – уж слишком велико различие интересов и помыслов! Осторожность, дипломатичность, хитрость – пожалуй, именно они позволили Курчатову добиться успеха и завоевать уважение власти.
Жена академика П.Л. Капицы Анна Алексеевна хорошо знала Курчатова. Много раз он бывал в их доме. Она так вспоминала о нем:
«Курчатов был очень хороший ученый, потрясающий дипломат и тактик. Он умел заставить наших правителей уважать его и слушать. Он умел подойти к ним с какой-то такой стороны, когда они чувствовали, что их не презирают, наоборот – запанибрата; когда надо, тогда надо… Курчатов обладал дипломатическим тактом и умением схватывать этих людей. Нужно было уметь с ними обращаться и заставлять их делать то, что надо. И Курчатов это умел…»
Все-таки некоторые негативные нотки звучат в словах супруги Капицы. Это естественно: на начальном этапе «Атомного проекта» они были соперниками. Петр Леонидович считал, что именно он должен стать во главе Проекта, так как и опыта у него больше, да и известности тоже.
Кстати, именно это и не нравилось Сталину – уж слишком независимым был Капица! А ему нужен был человек, у которого были и талант, и организаторские способности, и тщеславие. Эти качества и должны были привести к успеху.
Он не ошибся.
А на должность президента Академии наук СССР был выбран Сергей Вавилов – родной брат великого Николая Вавилова, замученного в тюрьме. Это был еще один жесткий эксперимент, которые так любил ставить над людьми Сталин.
Мнение соратников и коллег
О Курчатове написаны книги, сняты фильмы, художественные и документальные. В нашем воображении давно уже сложился привлекательный образ «Прометея атомного огня» (так назвал я свой очерк о великом ученом). Сейчас я хочу вспомнить лишь несколько штрихов к портрету этого уникального человека – те особенности характера, которые поразили его современников.
В.С. Емельянов: «В комнате, где происходило заседание, был человек с черной бородой своеобразной формы – лопаточкой, который привлек мое внимание. Среди собравшихся он был единственный с бородой.
Я обратил внимание на взгляд его удивительно живых глаз. Эти глаза запомнились мне сразу на всю жизнь. В тот памятный день взгляд их, как солнечный блик, переходил с одного на другого и, казалось, освещал каждого из сидящих в комнате, охватывал и изучал его.
Никогда в жизни я не встречал людей с такими глазами».
Н.А. Доллежаль: «Интересен и, вероятно, поучителен метод, которым пользовался Игорь Васильевич для того, чтобы быть в курсе разработки проекта реактора. Для этого он систематически каждые 3-4 дня в сопровождении нужных, по его мнению, лиц приезжал к нам и детально просматривал все, что было сделано за истекшее время. Это позволяло ему знать все в деталях, фиксировать вопросы, которые оказывались необычными в связи с новизной дела, и принимать соответствующие решения, а нам – конструкторам – такой контакт давал возможность откровенно излагать трудности и неясности».
В.В. Гончаров: «Была у него собака по кличке Блэкки, разводил белок около своего дома и даже некоторое время держал медвежонка. Иногда перед обедом он заходил ко мне в кабинет и говорил: «Ве,Ве. Поехали». Мы подъезжали к Москва-реке, переплывали на другой берег и после такой зарядки возвращались на работу иногда до четырех часов ночи. Он был отличным пловцом и любил такие заплывы».
В.К. Лосев: «Работа наша заключалась в проверке перед физическим пуском многих узлов реактора… Однажды поздно вечером радостный, что все идет хорошо, Игорь Васильевич послал меня в домик (он назывался «Березка»), где находилось начальство, с просьбой всех разбудить и пригласить к нему. Я немного опешил, но Игорь Васильевич успокоил меня: «Ничего, ничего, Володя, пусть не поспят, а посмотрят, как летят нейтроны, это им будет полезно». Пришлось разбудить…»
В.И. Меркин: «В один из ранних майских дней – помнится, это был изумительный солнечный воскресный день – я вошел в кабинет к Игорю Васильевичу и торжественно развернул перед ним схематический чертеж уран-графитового реактора, охлаждаемого обычной водой. Сейчас это изображение первенца атомной промышленности мне представляется наивным, но тогда оно казалось нам подлинным чудом науки и техники. Игорь Васильевич был очень доволен. Шутливо, подводя итог, он сказал: «Такой реактор заслуживает выдачи патента».
Н.А. Власов: «В начале 1956 г. при очередной встрече Курчатов сказал: «Ты видишь, пришла пора публиковать многие наши работы, чтобы народ знал хоть главное сделанное и нужное для дальнейших работ. В этом году мы соберем сессию Академии наук с докладами о работах по атомной энергии. Для публикации таких работ организуем журнал «Атомная энергия».
А.И. Бурназян: «Для сбора дозиметрической информации в эпицентре взрыва службе радиационной безопасности были выделены два танка. Чтобы обезопасить экипаж, требовалось усилить противолучевую защиту танков снизу слоем свинца. Танкисты возражали: слишком большая нагрузка падает на торсионы. Тогда было предложение снять с танков башни и орудия. Мне эта мысль понравилась, поскольку я лично собирался участвовать в дозиметрической разведке именно на танке. Однако военные отнеслись к предложению скептически: без башен и пушки очень пострадает силуэт боевой машины. Это будет не танк, а жалкая запыленная черепаха. В судьбу силуэта разведывательных танков пришлось вмешаться Игорю Васильевичу Курчатову, который разрешил вопрос с присущим ему чувством юмора. Широко улыбаясь и подбрасывая пальцами правой руки бороду, Игорь Васильевич высказался в том смысле, что атомные испытания не выставка собак, а разведывательный танк не конкурсный пудель, которого надо причесывать, чтобы высокое жюри присудило ему медаль за экстерьер и осанку. На танках поедут молодые люди, которым надо беречь здоровье. И Аветику Игнатьевичу будет неловко без свинцовой подушки… Буквально через десяток минут после взрыва наш танк был в эпицентре…»
А.П. Александров: «Труд и труд, без малейшей передышки, привел к тому, что меньше через три года под руководством Игоря Васильевича было произведено потрясшее весь мир испытание термоядерной бомбы. Оно опередило создание подобного оружия в США примерно на полгода.
Когда Игорь Васильевич вернулся после этих испытаний в Москву, я поразился каким-то его совершенно непривычным видом. Я спросил, что с ним, и он ответил: «Анатолиус! Это было такое ужасное, чудовищное зрелище! Нельзя допустить, чтобы это оружие начали применять». Он глубоко переживал ужас, который охватил его, когда он осмыслил результат испытаний.
Он стал рассуждать о запрете ядерного оружия, о мирном использовании атомной энергии…»
Вместо постскриптума…
Мне, как научному журналисту, довольно часто приходится бывать на разных «атомных объектах» – в институтах, на электростанциях, испытательных полигонах и в ядерных центрах, гражданских и военных. И везде я встречаюсь с легендарным лозунгом Игоря Васильевича Курчатова: «Пусть атом будет рабочим, а не солдатом!» Это обращение великого Ученого и великого Гражданина не следует никогда забывать ни нам, ни потомкам…
Владимир Губарев – писатель, драматург, журналист, автор знаменитой пьесы «Саркофаг» о Чернобыльской аварии, где он оказался на месте уже через несколько часов после серии взрывов. Пьеса поставлена в 56 театрах мира. В Великобритании она была отмечена театральной премией имени Лоуренса Оливье. Работал в газетах «Комсомольская правда» и «Правда». Лауреат Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола, награжден двумя орденами – Знак Почёта и орден Гагарина за освещение космических тем. В серии «Судьба науки и учёных России» вышло 14 его книг.
