«Так как же это вышло-то,
Что всё шелками вышито
Судьбы моей простое полотно».
Из советской песни.
В популярной советской песне «Стою на полустаночке» рассказывалась незамысловатая история девушки с ткацкой фабрики. Авторами этой сугубо женской, да ещё и «пролетарской» темы были весьма непростые люди — писатель Михаил Анчаров и композитор Илья Катаев — сын Евгения Петрова и племянник Валентина Катаева. Два высоколобых гуманитария создали одну из лучших песен о фабричном счастье. Хотелось бы и дальше продолжать мысль о включённости советского интеллектуала в индустриальный процесс, но объект сегодня другой — ткани, мануфактуры, дизайн и орнамент. Цветастые полушалочки и весёлые ситчики. Типичное и прорывное. Знакомое и — удивительное.
Музей Москвы приглашает на масштабную выставку текстильного дизайна 1880 — 1980-х годов, то есть у нас есть возможность проследить, как менялись капризы, наклонности и социальные запросы на протяжении ста лет. История моды и тканей — это вспомогательная дисциплина и на первый взгляд — крайне легкомысленная штучка, однако, в ней кроется пресловутый Zeitgest – дух времени. Кружево, шёлк или — красная косынка скажет иной раз больше, чем летописи и нормативно-правовые акты. Представлены изделия знаменитой на весь мир Трехгорки и – «Красной розы», создававшей фестивальные платки с голубем-1957, Даниловской и Голутвинской мануфактур, а плюс ко всему — эскизы, фотографии, международные дипломы и самые разные предметы, касающиеся не только производства, но и повседневности.
Это — дивная особенность всех проектов Музея Москвы — погружать в эпоху, и потому нас встречают конторские столы и кресла рубежа XIX и XX веков, альбомы с образцами тканей – словно бы минуту назад раскрытые управляющим Трёхгорки, фрагмент лаборатории 1920-х годов – с кульманами. Но главное — реальный ткацкий станок — сложнейшая конструкция, творившая не просто материю, но и полотно судьбы. Неслучайно действие лучшей комедии Григория Александрова «Светлый путь» разворачивается в ткацких цехах, и нам явлен фантастический подвиг малозаметной Таньки, прошедшей все ступени самопознания – от замарашки до богини. На выставке — лица тех, кто работал у станка. Показан их скромный и великий маршрут, запечатлённый в похвальных грамотах и на пожелтевших листах партийных характеристик. «Жила к труду привычная девчоночка фабричная», – пела Валентина Толкунова очень давно, в моём детстве. Сегодня мы наблюдаем их фотокарточки на музейных стендах — весёлые, строгие, задумчивые — смотрят девочки-ткачихи.
Мы узнаём фамилии стахановок, орденоносных тружениц и тех умельцев, что десятилетиями рисовали эскизы для «Красной розы», Трёхгорки, Первой Ситценабивной, Даниловской. Художник-текстильщик — это особая стезя, ибо ты заранее соглашаешься на безвестность. Знаковые фамилии — Попова и Степанова. Остальных открываешь для себя, как главы не читанной книги! Больше того — умение владеть карандашом и кистью ещё полдела — феерический эскиз, он в тканевом исполнении может выглядеть по-дурацки. Бывает, что и удачный материал плохо ложится в изделиях. Текстильщик обязан мыслить на перспективу, да ещё знать конъюнктуру, вожделения «толпы». Ему нельзя крикнуть: «Я так вижу!» и заделаться нонконформистом. Надо следовать моде, но — быть немножко гением, то есть постоянно балансировать между полётом и земной обыденщиной. Экспонаты расскажут нам о череде направлений и стилей, что в России чаще всего совпадало со сменой политических парадигм.
Путешествие начинается в конце XIX столетия, когда рост фабричного производства шёл в ногу с внедрением научных и технических знаний, а потому на месте мануфактур возникали индустриальные монстры. «Больше-быстрее-дешевле!» – вот негласный лозунг тех лет. Россия — одна из тех стран, что неуклонно развивались, и Москва-заводская была привлекательной для иностранцев – среди фабрикантов встречаются не только Мещёрины и Прохоровы, но и немцы, французы, швейцарцы.
Нам впервые — и в таком количестве! – показаны ценные эскизы 1880 — 1910-х годов (Ф. Дружинин, мастерская О. Грюна и др.). Прихотливый стиль Ар Нуво — с виньетками, ирисами и кувшинками на изысканном фоне. Яркий цветочек — для простонародья и мелкая клеточка — для служащих. На все варианты и любые вкусы. При том, что никто не должен уйти обиженным — все экземпляры выполнены с любовью. И – с желанием сорвать куш. Восточные мотивы: экзотика покоряет Европу своими красками и — тайнами. Художники по текстилю не отказывали себе в актуальных странностях — авангардные течения, вроде фовизма и кубизма, вторгаются в производство плательных материй. На экспозиции есть наброски, не уступающие тем, что делал Рауль Дюфи для «диктатора моды» Поля Пуаре, а некоторые выглядят много смелее парижских. Вот они, эти грубые, почти варварские цветы и фрукты — совершенно в гогеновском стиле. Важнейшая статья дохода — материал для обивки мебели. Очередная волна псевдо-рококо в полифоническом дизайне Серебряного века – бледные розы, букетики, оплетённые лентами, старинные рокайли — будет, чем подновить гамбсовский гарнитур. Но грянул Некто-1917, говоря словами Велимира Хлебникова, и те гамбсовские канапе отдали на растопку в дом-коммуну.
Постреволюционное десятилетие — эксперимент и бесконечный поиск. Помимо слома традиций, началась активнейшая борьба за перестройку быта. Заводы и фабрики — национализированы, а фамилии хозяев — росчерком красного пера вычеркнуты из названий. Новизна должна ударять по мозгам и нервам. «Инженерия человеческого материала» коснулась и такого личного аспекта, как одежда. Функционеры утверждали, что облачение порядочного пролетария должно состоять из утилитарно-конструктивных элементов. Никаких потайных кармашков, бесполезных хлястиков и тем более – рюшей! Так родился феномен прозодежды, и её разработкой занимались ведущие дизайнеры Страны Советов — Родченко, Татлин, Попова, Степанова.
Спешно, «в сплошной лихорадке буден» придумывались агитационные ситцы. Борьба с мещанскими цветочками и буржуазной клеточкой вызвали к жизни уникальные сюжеты – трактора, электрические лампочки, стилизованные фигурки спортсменов-гребцов, шестерёнки и радиомачты. Большинство экспериментальных текстилей при всей наивности концепции, выдают хороший вкус авторов и природное чувство ритма. Мастера (Ф. Антонов, Н. Киселёва) сочиняли целые «рассказы» для тканей — серебристо-серые дирижабли на фоне алых заводов или — телеграфные линии, проложенные вдоль просёлочных дорог. На выставке можно встретить не только «серпо-молоты», но и геометрические обманки, создающие объёмный эффект, что является высшим пилотажем для художника. Тем же самым в Париже занималась Соня Делонэ, при том, что у Поповой и Степановой получалось гораздо продуктивнее.
Утопически-замечательные опыты кончились в середине 1930-х, когда постепенно стали возвращаться классические нормы с привкусом барской старины. Презанятный узор А. Дзюбиной — её жёлтые и оранжевые цветы всё ещё похожи на шестерёнки — авторы тех лет (включая, кстати, архитекторов) не знали, куда им плыть, и потому скрещивали «машинную эстетику» с дореволюционными «дарами флоры». Дизайнерам ещё повезло, а вот зодчим доводилось буквально приставлять-приваривать ордерные элементы к рационалистическому дому-параллелепипеду. Впоследствии Дзюбина сосредоточилась на русской-народной тематике — в духе вышивок и росписей, что позволило ей совмещать условность и — реализм.
О том, в какую сторону предлагали развиваться художникам, прямолинейно повествует фолиант «Очерки по истории украшения тканей» Н. Соболева, изданный в 1934 году. Здесь он раскрыт на странице «Узоры Франции XVIII века». Краснознамённым рабфаковцам и выпускникам ВХУТЕМАСа предстояло выписывать «розы Помпадур» и постигать стиль «шинуазери». Мы видим, как менялся почерк всех тех, кто начинал в 1920-х.
Декоративность Большого Стиля — платок «Победа» Е. Шаповаловой (1945). Этакое триумфальное действо с воинами, флагами, барочными включениями и классицистической композицией. Лавровый венок и цветочная гирлянда — а-ля Louis XIV. Сталинская цивилизация устремлялась не в будущее, а в Вечность. Торжественные шелка и шифоны! Вот – сирень, будто парящая в глубоком чёрном космосе (авт. В. Лотонина). Но и это прошло — царь Никита презирал имперскую лепоту, мощь и царственные манеры. Излишество — уродливо?
Дизайнерские находки Оттепели чем-то напоминают обновленческую стихию 1920-х — те же прямые углы и страсть к геометрии, борьба с красивостями и утверждение стилевой лапидарности. Допустим, эскиз А. Андреевой 1959 года очень похож на модели конструктивизма – художница с «Красной розы» подхватывает эстафету, прерванную в эпоху Большого Стиля. Вернулись подъемные краны, машинки и — новостройки. Перед нами рисунок, созданный Е. Шумяцкой в начале 1960-х — тут запечатлена краткая биография шестидесятника — романтические сосны, парусники и, разумеется, горы, о коих бренчали барды-походники. Из этого сошьют пёстрые рубашки и летние платьица. Вот — стремительные и по виду заграничные (!) авто, несущиеся по белому фону мимо дачных домиков. Будто бы и не было последних сорока лет с их ренессансными причудами и сиренью по подолу. Радостное и ветреное чувство. Но во всём — именно, что ветер. Тонконогие столики и стриженые девочки-веточки требовали такой же необязательной, легконогой моды, а юбка-колокол с узором в виде абстрактных загогулин раскачивалась в такт ‘Bésame mucho’.
В 1970-х — вместе с повзрослением ребят-шестидесятников и началом брежневской стабильности — пришло осеннее ретро. Поиск своих корней. На выставке — целый ряд эскизов с этническими и древнерусскими сюжетами. Наши специалисты не прятались и от буржуазных веяний — Н. Жовтис создаёт потрясающую коллекцию платков «Агат», «Яшма», «Изумруд» (1973) с психоделическим орнаментом, которому бы позавидовал любой западный «криэйтор» тех лет. Однако экспонаты позволяют убедиться, что в середине 1970-х настаёт пробуксовка в области художественных концепций — авторы по многу раз выдают уже сказанное, предпочитая не делать лишних телодвижений. Постмодернизм — аллюзии и перепевки. Кое-какое оживление наметилось в 1979-1981 годах, отмеченных Олимпиадой-80. Довольно интересны ткани А. Андреевой с олимпийскими кольцами на тёмном фоне и пара-тройка эскизов из мастерской «Красной розы». Слабоватый рывок происходит в конце 1980-х — на волне социально-политических изменений (эскизы Л. Рубцовой и Т. Тихомировой), но в целом это — продолжение «застоя». Привлекательно и миленько, но — типично. Это ещё раз подчёркивает синхронность исторического процесса и — модно-текстильной индустрии. Что носится в воздухе — то и выплёскивается во всех искусствах. Финальный аккорд экспозиции — макет архива, где выставлены книги с образцами шелков и ситцев. Своеобразный памятник труду и — талантам. Полотно судьбы. Нить бытия. Узелок на память.
