«Те, кто примет участие в священной войне за счастье и спасение правоверных и вернутся живыми, добьются счастья. Те, кто встретят там смерть, станут мучениками».

Такие слова произнес белоусый османский султан Мехмед V у мечети Фатих в Константинополе 14 ноября 1914 года. На площади, украшенной флагами Османской империи, Германии и Австро-Венгрии, собралась молчаливая толпа, по которой в скором времени прокатилась волна воодушевления. Османская империя вступила в войну ради своих интересов. И, по правде говоря, не только своих.

Как следует из увлекательной книги «Джихад 1914-1918» историка Жана-Ива Ле Наура (Jean-Yves Le Naour), именно Берлин предложил союзникам идею о начале священной войны.

«Исламистское восстание»

В этот период Первой мировой войны угроза восстания мусульман по всему миру очень серьезно воспринималась в Париже, Лондоне и Москве. Сама эта мысль не возникла в голове Вильгельма II, а была выдвинута более сложной личностью, бароном Максом фон Оппенгеймом (Max Von Oppenheim). В своей работе Жан-Ив Ле Наур называет его «авантюристом, археологом и шпионом» из «семьи банкиров», который носил тюрбан и джеллабу.

Он был увлечен Востоком, путешествовал по Машрику, Магрибу и Аравии и, наконец, обосновался в Каире, где у него позднее появился собственный гарем. С 1898 года он рассматривал перспективу «исламистского восстания» и налаживал связи с египетскими националистами в перспективе объединения с ними против Британской империи. Его деятельность была вознаграждена два года спустя, когда он получил должность консула и заручился доверием Вильгельма II, нашептывая ему подробности своего плана.

Как бы то ни было, Ле Наур считает, что Берлин определенно попытался бы начать священную войну и без вмешательства барона:

«Историю всегда творят люди, которые стоят на службе больших интересов. Интерес Германии заключался в объединении с Османской империей, которая занимала стратегическое положение, гранича с Российской империей на Кавказе и с Суэцким каналом, который Берлин хотел заполучить для себя. Кроме того, священная война должна была занять британцев восстанием 100 миллионов мусульман в Индии».

Находившаяся у власти в Константинополе с 1908 года светская партия младотурок понимала намерения Рейха и его стремление воспользоваться исламом. Как бы то ни было, она видела в союзе с Германией возможность вернуть себе контроль над финансами страны, которые тогда находились в руках Лондона и Парижа, а также обрести новое величие.

Нападение с ножом в поезде… в Австралии

На фоне действовавшей во Франции, Великобритании и России цензуры призыв к джихаду не получил широкого распространения. Как бы то ни было, он нашел неожиданный отклик более чем в 10 000 километров от Константинополя: двое мужчин проникли в поезд с ножами и напали на пассажиров… в Австралии.

«Это был первый призыв к мировому джихаду, — пишет историк. — Султан призвал всех мусульман, где бы они ни находились, вступить в борьбу всеми возможными средствами. Где бы они ни находились, им нужно было нападать на англичан, французов и русских. Такие же слова произнес и халиф ИГ (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.): «Возьмите нож».

Какой бы тревожной не казалась эта история в 2018 году, речь идет о единственном в своем роде случае, если верить доскональным исследованиям Ле Наура. Цензура союзников доказала свою эффективность, однако это не отменяло некоторой нервозности, особенно среди колониальных властей:

«Они обратились ко всем уважаемым мусульманским деятелям, всем подпевалам, чтобы те назвали султана пленником немцев. В прессе выходили признания в верности и любви, а также пожелания победы Франции. Это активное давление означает существование немалого страха. Никто тогда еще не знал, как поступят мусульмане».

В Индии мусульманские принцы тоже сделали свою часть работы. Мусульманские власти пошли на сотрудничество с колониальными империями по ряду причин. Во французской армии к тому моменту насчитывалось 40 000 марокканцев, 80 000 тунисцев (по большей части добровольцы) и 173 000 алжирцев (половина из них — рекруты). Высокое жалование позволяло прокормить семьи, которые к тому же могли рассчитывать на пособие. Кроме того, армия создавала обстановку не существовавшего в колониях равенства. Арабские солдаты надеялись, что если прольют кровь в одной борьбе, жители метрополии признают их как равных. Наконец, союзников поддерживали просто из страха.«Знакомый дьявол лучше неизвестного, — пишет Ле Наур. — Пропаганда подчеркивала жестокость вторжения в Бельгию и на север Франции. Считалось, что немцы хотели захватить Алжир. Пусть это и не соответствовало действительности. Французская колонизация была людям не по душе, но немцы вызывали страх».

Военное фиаско и непонятый джихад

Османская империя намеревалась напасть на ослабленную, по ее мнению, Россию под эгидой военного министра Энвер-паши, которого сравнивали с Наполеоном. Он разработал необычайно смелый план, который должен был позволить ему войти в легенду. Чтобы застать Россию врасплох, он решил возглавить 90 000 войско и перейти Кавказские горы (хотя те достигают в высоту более 5 000 метров), причем в разгар зимы. Как и во время кампании Наполеона в России, солдаты паши замерзали «в полутораметровом снегу при температуре в —20 градусов. Лишь две трети из них смогли перейти горы, а 2 января 1915 года российские войска разбили их в сражении при Сарыкамыше. Притягательность джихада пошла на спад.

«Если бы османы победили русских, а затем взяли в феврале Суэцкий канал, все могло бы быть совершенно иначе, — рассуждает Ле Наур. — Тем не менее их каждый раз ждало полное поражение. Мусульмане могли бы получить по голове, если бы восстали. А этого никто не хочет. Лучше быть с кнутом, чем под кнутом».

Кроме того, в тех случаях, когда мусульмане поднимали восстание, им было непросто понять такой путанный призыв к джихаду.

«Их призывали объявить священную войну христианам, но не всем, — объясняет историк. — Врагов отбирали. К их числу не относились немцы и австрийцы. Эта путаница повлекла за собой сопутствующий ущерб. Американцы оказались под ударом, поскольку их принимали за англичан. Австрийцев же выставили из Алеппо. В идеологическом плане все было очень хрупким».

Кроме того, в священной войне, за которую выступала Германия, имелась одна огромная ошибка: «Германия считала, что константинопольский султан — своего рода папа римский в исламе. На самом же деле ничего подобного не существует. В исламе нет папы. Там нет посредника между верующим и Богом». Кроме того, у султана не было ни малейшего влияния на шиитов. Единственным (но недостаточным) источником его авторитета была мирская власть.

Германия считала всех мусульман податливыми фанатиками

Но с чем же связана такая ошибка? Видимо, с плохим пониманием вопроса. И высокомерием. Германия Вильгельма II считала всех мусульман податливыми фанатиками. Союзники придерживались такого же мнения.

«Считалось, что мусульман можно привлечь на свою сторону, размахивая зеленым флагом, — пишет Ле Наур. — Реакции мусульман боялись. Поэтому их обхаживали. Открывали мечети, подавали халяльное мясо, приглашали имамов и устраивали застолья».

По мнению автора, такое отношение к арабам отнюдь не осталось в прошлом.

«С этого момента араба стали сводить к его религиозному сообществу, — отмечает историк. — Это своего рода домашний арест. Раз араб — в первую очередь верующий, его должны представлять религиозные власти».

Эта старая колониальная политика, основа которой заключалась в том, чтобы использовать религию как заслон от ассимиляции и равенства, нашла отражение в деле Мухаммеда Мера в марте 2012 года.

«Абель Шеннуф, один из трех убитых военных, был на вид мусульманином, по мнению Николя Саркози. Поэтому для молитвы пригласили имама. Только вот Шеннуф был верующим католиком. Или вполне мог быть атеистом».

Попытка Вильгельма II начать священную войну провалилась. Император ошибся, и судьба Первой мировой войны решалась в траншеях в Европе. Как бы то ни было, его план оставил след.

«1914 год стал началом «джихадизации» ислама, — пишет историк. — На смену «немецкому» джихаду 1914 года пришел «российский» 1918 года: в Москве считали ислам оружием борьбы за независимость против империалистов. В наши дни манипуляции исходят уже не снаружи, а изнутри. ИГ стирает все следы спланированной из-за границы священной войны».

«В памяти арабов османское завоевание символизирует конец арабского величия, — делает вывод историк. — Они выносят это за скобки и сразу переходят к халифату, возвращаются к арабскому величию, не говоря ни слова о султанате. Они возвращаются в XII век. В этом их пиар».