Музеи Польши: новая «правда» о Второй мировой

Однако амбициозный, но плохо подготовленный мятеж был жестоко подавлен нацистами к началу октября 1944 года. Погибло более 150 тысяч поляков (подавляющее большинство – мирные варшавяне), оставшиеся в живых были депортированы в нацистские лагеря или отправлены на принудительные работы. В ходе карательной операции немецкие войска стёрли с лица земли 85 % городских построек. В Варшаве, насчитывавшей до войны более миллиона жителей, на момент освобождения города Красной Армией оставалась всего тысяча человек – измученных «варшавских робинзонов», – рыскавших среди пустыни из битого кирпича и прятавшихся от немцев в подземных коллекторах.

Варшавское восстание 1944 года – одно из самых болезненных и политизированных событий польской истории. В Польше восприятие восстания менялось неоднократно. В 1946 году, когда во Временном правительстве национального единства были широко представлены не только коммунисты, но и «западники», был снят первый польский послевоенный художественный фильм «Запрещённые песенки», рассказывавший о Варшавском восстании как о подвиге. Но уже спустя два года, с приходом к власти Болеслава Берута, восстание объявляется преступной авантюрой враждебных Польше сил.

С новой сменой власти и с началом «польской оттепели» 1956 года начинается реабилитация простых бойцов Армии Крайовой, а о восстании всё больше говорят как о трагедии. Очень характерен пример великого польского режиссёра Анджея Вайды: если в его дебютной картине 1954 года «Поколение» члены Армии Крайовой называются ренегатами и прихвостнями буржуазии, то в его же шедевре «Канал» (конец 1956 года) об «аковцах» рассказывается уже как о мучениках. В 1989 году в Варшаве на народные деньги был воздвигнут первый монумент участникам Варшавского восстания (впоследствии небольшие памятники появились чуть ли не на каждой улице, где шли бои). Тогда, в момент развала Восточного блока, Варшавское восстание казалось чем-то вроде осознанного «западного выбора» польского народа.

Как принято говорить о Варшавском восстании сейчас, когда в нынешней Польше оскверняют и сносят памятники советским воинам, когда собственная идентичность выстраивается на противопоставлении себя России? За ответом я отправился в крупный польский город Гданьск, где в марте 2017 года был открыт Музей Второй мировой войны. Огромный, первый в стране.

«Красная Армия, не вмешиваясь, стояла на противоположном берегу Вислы и с циничным удовольствием смотрела на то, как погибают польские патриоты». Об этом сообщает посетителю экспозиция музея, посвящённая Варшавскому восстанию. О попытке прорваться к Варшаве частей 1-й армии Войска Польского, о содействии восставшим просоветской Армией Людовой и о снабжении нашей авиацией Армии Крайовой – ни единого слова. Насколько эта помощь была полной и своевременной – вопрос, безусловно, дискуссионный. Однако новый музей в Гданьске – не место ни для подобных дискуссий, ни для закономерных вопросов: имела ли в принципе Красная Армия, измотанная долгим наступлением, возможность с ходу форсировать Вислу? И логично ли вообще обвинять Красную Армию в том, что она не поддержала всеми силами восстание, которое политически было направлено против СССР?

Посещая залы прекрасно оснащённого и талантливо организованного гданьского музея, всё больше проникаешься новой польской идеологией. Об участии Советского Союза во Второй мировой войне – или плохо, или ничего. Повсеместно прививается идея, что СССР и нацистская Германия были равными воплощениями зла. Интересно, что в прямой лжи создателей экспозиции нигде не уличить. Глобальная неправда – в подборе фактов и расстановке акцентов. Как если бы какой-нибудь музей, посвящённый Фёдору Достоевскому, говорил о нём лишь как о каторжнике, игромане и антисемите – не давая даже намёка на то, что он писатель, которого чтят и читают во всём мире. Танк Т-34, на башне которого нарочно написано «За Сталина!», стоящий в зале, стилизованном под гданьскую улицу, символизирует «русских поработителей». Катынь, террор, депортации народов. Но ни слова о том, что за освобождение одной только Польши и этого самого Гданьска отдали жизни 600 тысяч советских солдат и офицеров. Русскоязычный экскурсовод пытается объяснить: «Наш музей посвящён не битвам и сражениям, а человеческим трагедиям». Показывает, пожалуй, единственное светлое пятно – выставку о блокадном Ленинграде. Осадок всё равно остаётся тягостный.

Неприятное впечатление усиливает варшавский Музей истории польских евреев – тоже открытый недавно, четыре года назад. Проносясь сквозь столетия, попадаем в XX век; заходим в зал, посвящённый Холокосту. В ярких красках рассказывается о том, как западные союзники освобождали Бухенвальд… Но подождите, Бухенвальд ведь находился на территории Германии. Если мы в Музее истории польских евреев, то почему бы не показать, как освобождались нацистские «фабрики смерти» на польской земле: Майданек, Освенцим? Нельзя – потому что их освобождал советский солдат?

Впрочем, это не единственная претензия к Музею истории польских евреев. Рассказывая о восстании в Варшавском гетто, произошедшем за год до Варшавского восстания, экспозиция даже не упоминает о сражении на Мурановской площади – самом важном эпизоде боёв внутри гетто. 19 апреля 1943 года бойцы Еврейского воинского союза подняли над одним из высоких зданий бело-голубое знамя современного государства Израиль и бело-красный польский флаг. Три дня разъярённые нацисты остервенело штурмовали Мурановскую площадь, чтобы сбросить эти полотнища. Музей, расположенный на месте бывшего Варшавского гетто, почему-то об этих событиях молчит. Кто знает – может, истоки такой избирательности в освещении истории следует, как и в случае с Россией, искать в перипетиях польско-израильских отношений?

К слову, парламент Израиля (Кнессет), недавно установивший 9 мая в качестве государственного праздника, выступил с отдельным заявлением, осуждающим сегодняшний снос памятников бойцам Красной Армии на территории Польши. У Израиля, как и у Польши, есть свои (и немалые) претензии к политике бывшего Советского Союза. Однако, в отличие от польских коллег, руководство еврейского государства демонстрирует: никакие противоречия и исторические обиды не могут быть поводом, чтобы вычеркнуть из памяти или опорочить имя советского солдата, ценой колоссальных жертв спасшего мир от «коричневой чумы».