Китай меня интересует с точки зрения моих профессиональных интересов – анализа мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы. Вынужденный быть державой с глобальными амбициями, Китай должен присутствовать на максимальном числе мировых и региональных площадок, захватывая максимум пространства. Это принцип китайской игры «вей ци», которая известна в мире как японская игра «го»; задача – расположить свои «камни» в разных частях доски, соединить их в «цепи» и окружить противника. Поднебесная «выставила» много своих «камней» в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Латинской Америке.
Сегодня китайская элита играет в очень сложную игру. С одной стороны, объективно она ведет политико-экономическое и финансовое наступление на позиции США в мире, при этом ее экономические успехи создают серьезнейшие социальные проблемы, связанные с хрупкой социальной структурой, демографией и экологией. С другой стороны, китайская элита делает все, чтобы избежать военного столкновения с США, при этом целый ряд возникающих проблем все более трудно и сложно будет решать невоенным путем. Такая ситуация потребует от китайской правящей элиты верха мастерства и виртуозности.
Владимир Путин принял приглашение председателя КНР Си Цзиньпина посетить Китай. Визит российского лидера состоится в октябре. Он примет участие в форуме «Один пояс — один путь».
В 2008 году пришел кризис, и западные верхушки очень хорошо поняли, что капитализм нужно менять очень быстро, а самое главное – необходимо устанавливать прямой контроль над зоной дешевой энергии – Россией, и дешевой рабочей силы – Китаем. “Но поскольку Китай и Россия – великие державы, то кто бы и там, и там ни был у власти, люди не хотели, чтобы им откусили голову. Поэтому в 2012 году возвращается Путин. Си Цзиньпин двигает свою повестку. И начинается это противостояние. При этом и китайское, и российское руководство очень хорошо поняло черную метку
Вообще нужно сказать, что нынешнее противостояние элиты китайской (восточно-азиатской) и западной, организованной в клубы, ложи и сетевые структуры (прежде всего ее англо-американо-еврейского ядра) – интереснейший и доселе невиданный процесс. Западная верхушка впервые столкнулась с противником, который хотя и представляет незападную цивилизацию, является глобальным игроком; до сих пор глобальным был только капиталистический Запад, опиравшийся в своей экспансии на геокультуру Просвещения.
Противостояние Запада и СССР и, соответственно, западной и советской элит были противостоянием персонификаторов двух версий геокультуры Просвещения; советский проект был вариантом Большого левого проекта Модерна – якобинского; борьба стартовала в рамках европейско-христианского ареала.
Я уже не говорю о том, что контрэлиты, совершавшие революцию в России и персонифицировавшие первую, «интернациональную» фазу (1917–1927/29 гг.) революции в России, а также игравшие активную роль на второй, «национальной» (1927/29–1939 гг.) фазе, либо непосредственно создавались Западом, либо прошли хорошую западную выучку. Они в значительной степени были связаны с западной элитой (финансы, политика, спецслужбы); ассоциировали себя, прежде всего, с мировыми, а не с русскими процессами; здесь также уместно вспомнить и фразу Троцкого о том, что настоящие революционеры сидят на Уолл-стрит, и ту роль, которую Уолл-стрит сыграла в революции и гражданской войне в России.
Устранение «западоидного» лево-глобалистского сегмента советской элиты было необходимым условием для ликвидации возможности превращения России в «хворост для мировой революции» и/или в сырьевой придаток Запада, необходимым условием перехода от стратегии «мировая революция» к стратегии «красная империя» и, в конечном счете, для превращения России/СССР в сверхдержаву. В то же время, как говорят англосаксы, every acquisition is a loss and every loss is an acquisition. Смена элит во время национальной фазы революции, приход во власть представителей широких слоев населения, низов, стал одним из факторов, обусловивших снижение уровня советской правящей элиты (отсутствие связи как с дореволюционной традицией, так и с таковой 1920-х годов), что дало о себе знать после смерти Сталина, особенно в брежневский период, который внешне (а, во многом, по сути) был пиком развития СССР.
Собственно, СССР проиграл в схватке элит: часть его правящего слоя перешла на сторону главного противника, а другая – оппоненты – оказались неадекватны и несостоятельны.
Совершенно иная ситуация в Китае.
Во-первых, несмотря на революцию, которая по китайской традиции есть элемент династического разрыва, каких было немало в китайской имперской истории (между Хань и Тан, между Тан и Сун; победа коммунистов в 1949 г. лишь увенчала и завершила столетний очередной период хаоса), китайская элита опирается на трехтысячелетние властные технологии и стратагемы. Прежде всего, существуют отлаженные механизмы взаимодействия между центром и регионами, а также механизмы передачи власти. Кстати, ни тем, ни другим российская и особенно советская правящая элита похвастать никогда не могла.
Во-вторых, за последнюю четверть века китайская элита, особенно ее среднее и младшее поколения приобрели немаловажный опыт игры на мировой площадке. Достаточно ли этого для успеха – время покажет.
Хотя по такому параметру как опыт мировой борьбы китайская элита уступает современной западной, которая начала свое формирование 300–400 лет назад как мировая – в связи с формированием мирового рынка, который, как заметил Маркс, был в той же мере создан капитализмом, в какой создал его. По своей исторической сложности, западная правящая элита не имеет аналогов, и эта многокомпонентность, образующая, однако, единое целое, сами по себе – мощное геоисторическое оружие.
Исторически западная элита вобрала в себя много традиций, причем победоносных: римскую, романо-германскую, англосаксонскую, еврейскую, венецианскую, традиции, связанные с Католической церковью и в то же время с разнообразными ересями и протестантизмом.
Каждая традиция обладала своими формами организации – тайными и явными, часто – орденскими структурами. В XVIII–XIX вв. к этому добавились масонские и парамасонские формы, в XIX–XX вв. – клубные (от обществ Родса и Милнера до Бильдербергеров и Трехсторонней комиссии) или даже нео-орденские. Большинство этих организаций исходно носило наднациональный характер или приобретало его. В ХХ в. они оказались тесно связанными со спецслужбами и академическим сообществом.
Циркуляция элит в «пентаграмме» «наднациональные структуры – бизнес – госструктуры – спецслужбы – академическое сообщество» выращивала умелую, я бы даже сказал, изощренную элиту. Я не идеализирую и не переоцениваю людей типа Арнольда Тойнби-младшего, братьев Даллес, Киссинджера и Бжезинского, но представить аналогичные им фигуры в российской или советской реальности, не говоря уже о постсоветской, невозможно.
За несколько столетий капиталистической эпохи западная элита выработала много эффективных властных, информационных и финансовых технологий, усвоила социально-стратегический опыт венецианцев и еврейских общин, интегрировала его и его носителей. Сложность – сила западной элиты. Впрочем, она же может оказаться и слабостью. Западная элита не является непобедимой. Нужно учиться тактические победы превращать в стратегические – но это отдельный разговор.
У китайской элиты такой внутренней сложности нет.
Она, в отличие от западной, формировавшейся в постоянно меняющейся среде революций и межгосударственных войн, развивалась в относительно однородной, одноплоскостной имперской среде. Китай – империя, а не система государств, и не случайно с китайской точки зрения вся история Запада это сплошной хаос. Но именно такая сложная история кует победителей. Сложность и изощренность китайской правящей элиты – в другом, прежде всего – в умении ставить себе на службу как достижения, так и слабости противника (35-я стратагема – «цепи»).
Несмотря на постоянную внутреннюю борьбу, национальные противоречия и так далее, западная элита шла по пути усиления внутренней сплоченности и организации, причем происходило это, опять же, на наднациональном уровне. Достигалось это двояким образом.
Первый путь – использование старых наднациональных форм (масоны, иллюминаты и др.) и наполнение их новым содержанием; а также проникновение в старые формы (Ватикан), плюс создание новых наднациональных форм, активизировавшееся после окончания Первой мировой войны и особенно – после Второй, в условиях Холодной войны.
Второй путь – установление родственных связей между элитарными семьями. Важный рубеж здесь – смерть королевы Виктории, ярой противницы браков между аристократами и «лавочниками» (то есть финансистами, промышленниками и т.д.). Через год после смерти королевы европейская аристократия собралась и решила, что браки между аристократами и представителями «финансово-промышленного сектора», причем независимо от национальности последних, вполне допустимы. На этом же «съезде» было де-факто принято решение о своеобразном «разделении труда» в новом аристократическо-финансовом классе. В перспективе, например, для Габсбургов это означало одно, для каких-нибудь Гримальди – другое, менее почетное, но необходимое для западной верхушки, стремительно превращавшейся в мировую.
Весь ХХ век – это дальнейшая консолидация западной элиты, несмотря, а порой вопреки национальным и корпоративным конфликтам, активное использование ею «выскочек», характерных для эпохи массового общества (так называемой «демократии») – примеры тут Троцкий, Муссолини, Гитлер. Западная элита – стратегическая по своей сути, планирующая на многие десятилетия (it is aristocracy which thinks in terms of line, как точно заметил американский социолог Эдвард Бэнфилд), одно из ярких подтверждений – программа «Лиотэ». В 1949 году была принята бессрочная программа борьбы с СССР, первые промежуточные итоги предполагалось подвести через 50 лет. По иронии истории они оказались окончательными: 2–3 декабря 1989 г. Горбачев оформил сдачу СССР западной верхушке во время встречи на Мальте (символичное место, есть все-таки геоисторический вкус и юмор у западных элитариев).
В отличие от западной, у российской («в русской политике последнего полстолетия ни плана, ни последовательности не было» – Врангель-старший о России второй половины XIX – начале ХХ в.) и советской (за исключением периода с середины 1920-х по середину 1950-х годов) элиты стратегии не было. А вот у китайских товарищей она есть, вопрос в том, сколь быстро и успешно они переведут ее на глобальный уровень.
“Дистрибьюция китайских фильмов в других странах нужна нам не ради денег, у нас более долгоиграющие планы. Нам важно, чтобы иностранный зритель знакомился с китайским кинематографом и все больше и больше привыкал к китайским реалиям, китайскому кино, китайской культуре. Наша главная идея – это продвижение китайской культуры. Многие китайские компании теперь задумываются об этом и стараются снимать, ориентируясь на мировую аудиторию. В китайском правительстве есть специальный департамент, который оказывает поддержку китайским кинематографистам, продвигающим китайскую культуру за границей.” Вице-президент китайской киностудии As One Production к выходу в российский прокат фильма «Исчезнувшая в звездах» (за основу ленты была взята советская картина «Ловушка для одинокого мужчины»).
Разворачивающееся противостояние западной элиты, прежде всего ее англосаксонско-еврейского ядра, и китайской элиты – небывалое в истории мировой борьбы явление, это захватывающая картина, где нас ждет немало сюрпризов. Во многом именно эта борьба определит будущее – послекапиталистическое и вообще. Надо постараться, чтобы эта борьба не превратилась в Большую Охоту, о которой киплинговский удав Каа сказал, что «после этой охоты не будет больше ни человечка, ни волчонка, останутся одни голые кости». Это – программа-минимум. Программа-максимум: по принципу обезьяны, наблюдающей схватку тигров, или в полном соответствии с китайскими стратагемами, например, 5-й или 14-й или – извлечь из противостояния Льва и Дракона максимум выгоды.
Заставка: pixabay