мысли с фронта
Единственный и очевидный. Экзистенциальный, если хотите.
Литература, подлинное, это то, что выхватывает человека из потока жизни и ставит перед самим собой.
К примеру. Читаешь “Преступление и наказание”, письмо матери Раскольникова… и тебя выхватывает из времени.
И ты вспоминаешь свою, ещё молодую, моложе тебя нынешнего, мать, отец, ещё живой, мы идём каким-то неубиваемым маем, цветёт черёмуха, журчит маленькая среднерусская речка, в кустах, у поверхности воды, темнеют, серебрятся голавли, выходной…
И отваливается всё, что было “важно”: нужные звонки, количество просмотров твоего Телеграм-канала, вести с полей сражений…
Это важнее твоих ежедневных дежурных сообщений: “Я жив…”
Потому что только благодаря этому, литературе, ты на секунду ощущаешь: жив…
Есть, конечно, у литературы, у поэзии во всяком случае, ещё и пророческое измерение. Этого никто не отменял.
Но это нельзя вынести в такое обязательное качество литературы, как первое, экзистенциальное её свойство.
Потому что первое обязательно для всех, второе только для самого поэта.
К примеру, большая война уже грохотала вовсю в моих стихах (книга “Война”) ещё в 2020 году.
За несколько месяцев до СВО я снял короткометражный фильм с известными актёрами “Победа обязательно будет”, про тяжёлую смертельную битву, ждущую нас.
В это время государственные пропагандоны кормили нас лёгкой спецоперацией, походом на Варшаву, вторым Крымом…
С ними и их зарплатными боссами всё понятно: ни они сами, ни их дети, ни их знакомые, ни даже знакомые их знакомых никогда не попадут на войну. Даже на пушечный выстрел.
С государством тоже всё понятно: оно как амёба – ткнули англосаксы иголкой, съежилось, отвечает.
Планирование и пророчества – это не про них. Даже у Гитлера с его паранойей на метафизике и спиритизме не получилось.
Даже в Российской империи со старцами и пророчествами – не прошло.
Господь сказал: “Без чести пророк в отечестве своём”.
И это уже не изменится.
Поэтому оставим пророческое измерение литературы самим поэтам.
А вот, то что литература (да и любое подлинное искусство: кино, театр, живопись) может выдернуть человека из этого жуткого потока и поставить перед самим собой, хотя бы на секунду – это, пожалуй, самое важное, что нам осталось.
О добре и зле (в продолжение “Литературы сегодня”).
Возвращаясь к сказанному.
Есть такое распространённое заблуждение, что литература может кого-то изменить. Сделать лучше. Добрее.
Мы тащим с собой это убеждение из Русского XIX века.
Но есть факты. Ленин читал Толстого. И Тургенева. Лейба Троцкий читал (и даже лично знал) Есенина.
Гитлер читал Гёте. И Шиллера.
Основатель ГУЛАГа Нафталий Френкель читал Достоевского.
Эсесовский палач доктор Менгеле проходил в школе Гофмана.
Стали ли они лучше?
Ответ очевиден.
Но. Совершенно не исключено, что маленький Ульянов мог рыдать над судьбой Муму. А юный Шикльгрубер над страданиями бедного Вертера.
А Бронштейн над “Отговорила роща золотая” или “Песнью о собаке”.
Пусть не рыдать, но остановиться на секунду. Увидеть своего внутреннего Христа.
Только на секунду.
Что потом – это другое. Это выбор. И то, что эти палачи и убийцы выбрали Антихриста – это не дело литературы
Но литература показала им в них самих Человека.
Великая, подлинная литература. Показала.
То, что я писал выше об “искусстве вообще” нуждается в уточнении.
Конечно, поставить человека перед самим собой может только “литературное” искусство (кино, театр, возможно опера).
Остальное воздействует на чувства, потрясает воображение.
Но внутренний Человек только от Слова.
Заставка: zavtra