Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг выступал как против большевиков, так и против лидеров Белого движения
Как известно, трагедия Белого дела заключалась в первую очередь в том, что большая часть его руководства не принесла покаяние за клятвопреступление марта 1917 года — измену Государю Императору Николаю II. Не было в полной мере осознано и страшное Екатеринбургское злодеяние. В связи с этим идеология Белого дела продолжала оставаться большей частью непредрешенческой, а то и республиканской. При том, что подавляющая часть офицеров, солдат и казаков, воевавших в рядах Белой армии, оставались по убеждениям монархистами.
Еще летом 1918 года герой Первой мировой войны, генерал от кавалерии Ф. А. Келлер отказался от предложений посланцев А. И. Деникина вступать в Добровольческую армию, заявив, что он убежденный монархист и не согласен с деникинской политической платформой “непредрешенчества” и Учредительного собрания. При этом Келлер прямо заявил: “Пусть подождут, когда настанет время провозгласить Царя, тогда мы все выступим”. Такое время наступило, увы, слишком поздно. Тем не менее нельзя не отметить, что монархическая составляющая становилась в Белой армии все сильнее, причем на фоне постоянно ухудшающейся обстановки на фронтах войны с красным Интернационалом. Уже осенью 1918 года генерал Ф. А. Келлер в Киеве начал формировать Северную Псковскую монархическую армию. В своем обращении к солдатам и офицерам генерал заявил:
За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы, настало время исполнить свой долг… Вспомните и прочтите молитву перед боем — ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя Крестным Знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию.
Святейший Патриарх Тихон благословил Келлера просфорой и иконой Божьей Матери Державная. Однако вскоре генерал Келлер был убит петлюровцами. Помимо Келлера, убежденными монархистами в рядах Белой армии были генерал-майор М. Г. Дроздовский, генерал М. К. Дитерихс, генерал В. О. Каппель, генерал-лейтенант К. В. Сахаров и другие.
Среди этих военачальников особое место занимает генерал Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг. Это особое место определяется тем, что Унгерна, стопроцентного монархиста, трудно назвать лидером Белого движения. Ненавидя большевизм и ведя с ним непримиримую борьбу, Унгерн никогда не признавал ни власти верховного правителя адмирала А. В. Колчака, ни генерала А. И. Деникина. Воспринимая монархию как Богом данную власть, Унгерн видел ее и в русском Самодержце, и в китайском Богдыхане, и монгольском Великом хане. Его целью было воссоздание трех империй, которые стали бы щитом от богоборческого Запада и пришедшей от него революции. “Мы боремся не с политической партией, — говорил Унгерн, — а с сектой разрушителей современной культуры”.
Для Унгерна Колчак и Деникин были такими же порождениями западной цивилизации, как и большевики. Поэтому от любых форм сотрудничества с ними он отказывался. Более того, колчаковцы были потенциальными противниками Унгерна. В случае успешных их действий и захвата Москвы к власти пришли бы республикански настроенные генералы.
Западная и большевистская пропаганда изображала Унгерна полупомешанным садистом. Современные биографы Р. Ф. Унгерна пишут, что плоды фантазий советских историков, а “также стремление выдать желаемое за действительное и показать противников Советской власти в самом неприглядном свете и легло в основу мифов о бароне Унгерне”.
Как свидетельствовали уже в эмиграции соратники:
Барон Унгерн являлся исключительным человеком, не знавшим в своей жизни компромиссов, человеком кристальной честности и безумной храбрости. Он искренне болел душой за порабощаемую красным зверем Россию, болезненно воспринимал все, что таило в себе красную муть, и жестоко расправлялся с заподозренными. Будучи сам идеальным офицером, барон Унгерн с особой щепетильностью относился к офицерскому составу, который не миновала общая разруха, и который в некотором числе проявлял инстинкты, совершенно не соответствующие офицерскому званию. Таких людей барон карал с неумолимой строгостью, тогда как солдатской массы его рука касалась очень редко.
Р. Ф. Унгерн происходит из старинного немецко-балтийского (остзейского) графского и баронского рода. Семья баронов Унгерн-Штернбергов принадлежит роду, ведущему происхождение со времен Аттилы, один из Унгернов сражался вместе с Ричардом Львиное Сердце и был убит под стенами Иерусалима. Когда допрашивающий Унгерна большевик спросил издевательским тоном: “Чем отличился ваш род на русской службе?”, барон спокойно ответил: “Семьдесят два убитых на войне”.
С детства Роман Унгерн хотел быть похожим на своих предков. Он рос скрытным и нелюдимым мальчиком. Некоторое время он обучался в Николаевской ревельской гимназии, но из-за слабого здоровья его выгнали. Тогда родители решили отдать юношу в какое-нибудь военное училище. Роман был определен в Морское училище Петербурга. Но началась русско-японская война, Унгерн бросил учебу и изъявил желание принять участие в боях с японцами. Но опоздал, война завершилась.
После войны 1904-1905 годов Унгерн поступил в Павловское военное училище. Кроме военных дисциплин, которые изучались здесь особенно тщательно, преподавались общеобразовательные: закон Божий, химия, механика, литература, иностранные языки. В 1908 году Унгерн окончил училище подпоручиком. В этом же году он решил перевестись в Забайкальское казачье войско. Просьба его была удовлетворена, и барон был зачислен в 1-й Аргунский полк в казачье сословие в звании хорунжего. Во время службы на Дальнем Востоке Унгерн превратился в выносливого и лихого наездника. Сотник того же полка характеризовал его в аттестации: “Ездит хорошо и лихо, в седле очень вынослив”.
По словам людей, знавших Унгерна лично, его отличали необыкновенная настойчивость, жестокость и инстинктивное чутье. В 1911 году хорунжий Унгерн Высочайшим указом был переведен в 1-й Амурский казачий полк, где он возглавил конную разведку. Вскоре старания энергичного офицера были замечены, и на четвертом году службы его произвели в сотники. По воспоминаниям однополчан, барон Унгерн “не был знаком с чувством утомления и мог подолгу обходиться без сна и пищи, как бы забывая о них. Он мог спать вповалку с казаками, питаясь из общего котла”. Полковым командиром Унгерна был еще один барон — П. Н. Врангель. Впоследствии, уже в эмиграции, он писал про Унгерна:
Такие типы, созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли ужиться в обстановке мирной полковой жизни. Худой и изможденный с виду, но железного здоровья и энергии, он живет войной. Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины, и против воинского воспитания — это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида.
В 1913 году Унгерн подал в отставку, покинул армию и отправился в Монголию, объясняя свой поступок желанием поддержать монгольских националистов в борьбе с республиканским Китаем. Вполне возможно, что барон выполнял задание русской разведки. Монголы Унгерну не дали ни солдат, ни оружия; он был зачислен в конвой русского консульства.
Сразу же после начала Первой мировой войны Унгерн-Штернберг немедленно отправился на фронт в составе 34-й Донского казачьего полка, действовавшего на Австрийском фронте в Галиции. На войне барон проявил беспримерную отвагу. Один из сослуживцев Унгерна вспоминал: “Для того чтобы так драться, надо или искать смерти, или точно знать, что ты не умрешь”. За время войны барон Унгерн был пять раз ранен, но возвращался в строй. За подвиги, храбрость и отвагу был награжден пятью орденами, в том числе Св. Георгия 4-й степени. До конца войны войсковой старшина (подполковник) Р. Ф. Унгерн фон Штернберг стал кавалером всех российских орденов, которые мог получить офицер подобного звания (включая Георгиевское оружие).
В конце 1916 года, после очередного нарушения воинской дисциплины, Унгерн был удален из полка и отправлен на Кавказ, а затем в Персию, где действовал корпус генерала Н. Н. Баратова. Там барон участвовал в организации добровольческих отрядов из ассирийцев, что снова наводит на мысль о принадлежности Унгерна к разведке. В ее же пользу говорит и то, что Унгерн свободно владел китайским и монгольским языками. Сомнения вызывает и “хулиганский” характер действий Унгерна. Вот, например, что говорилось в его аттестации: “В полку известен как хороший товарищ, любимый офицерами, как начальник, всегда пользовавшийся обожанием своих подчиненных, и как офицер — корректный, честный и выше всяких похвал… В военных действиях получил 5 ранений. В двух случаях, будучи раненым, оставался в строю. В остальных случаях лежал в госпитале, но каждый раз возвращался в полк с незажившими ранами”. А генерал В. А. Кислицын утверждал: “Это был честный, бескорыстный человек, неописуемой храбрости офицер и очень интересный собеседник”. Как-то эти слова расходятся с образом “хулигана” и “дебошира”.
Февральский переворот Унгерн встретил крайне враждебно, тем не менее присягнув, как и большинство офицеров Императорской армии, Временному правительству. В июле 1917 года А. Ф. Керенский дал указание есаулу Г. М. Семенову, будущему атаману, сформировать в Забайкалье добровольческие части из монголов и бурят. Семенов взял с собой в Сибирь Унгерна, который в 1920 году сформировал подчиненную лично себе Азиатскую конную дивизию из русских, монголов, китайцев, бурят и японцев. Унгерн, зная, что многие крестьянские восстания в Сибири выдвигали своим лозунгом “За Царя Михаила”, поднял штандарт с вензелем Императора Михаила II, не веря в убийство Великого князя Михаила Александровича большевиками. Также барон собирался вернуть престол монгольскому Богдо-гэгэну (священному правителю), который у него отняли китайцы в 1919 году. Унгерн утверждал:
Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо… Пока возможно только начать восстановление Срединного Царства и народов, соприкасающихся с ним до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии. Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии хотя бы и не своего государства, а другого.
Барон Унгерн провозгласил себя наследником Чингисхана. Он оделся в желтый монгольский халат, поверх которого носил русские генеральские погоны, а на груди у него был Георгиевский крест.
В 1919 году красные разбили войска Колчака, в октябре 1920 года потерпел поражение атаман Семенов, и Унгерн со своей дивизией (1045 всадников, 6 орудий и 20 пулеметов) ушел в Монголию, где хозяйничали китайские революционеры (гоминьдановцы), которые в ту пору были союзниками большевиков, щедро снабжавших их военными советниками. Повсюду в Монголии китайские солдаты грабили русские и бурятские поселения. Китайцы отстранили от власти и арестовали духовного и светского повелителя Монголии Богдо-гэгэна Джабдзавандамбу (Джебцзундамбу) Хутухту. Арестовав монгольского “живого бога”, китайские генералы хотели лишний раз продемонстрировать всю безраздельность своей власти над Монголией. 350 вооруженных до зубов китайцев охраняли Богдо-гэгэна, находившегося с супругой под арестом в своем Зеленом дворце.
Унгерн задумал освободить столицу Монголии Ургу и пленного Богдо-гэгэна. В то время в Урге находилось до 15 000 (по некоторым сведениям, даже до 18 000) китайских солдат, вооруженных до зубов, при 40 артиллерийских орудиях и более чем 100 пулеметах. В рядах наступавших на Ургу передовых частей барона Унгерна насчитывалось всего девять конных сотен при четырех орудиях и десяти пулеметах.
Штурм Урги начался 30 октября и продолжался до 4 ноября. Не сумев преодолеть отчаянного сопротивления китайцев, части барона остановились в 4 верстах от Урги. Унгерн организовал умелую агитацию среди монголов с целью убедить их подняться на борьбу за освобождение Богдо-гэгэна.
Среди бела дня барон Унгерн в своем обычном монгольском одеянии — красно-вишневом халате с золотыми генеральскими погонами и орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия на груди, в белой папахе, с ташуром в руке, не обнажая шашки, беспрепятственно въехал в занятую китайцами Ургу. Он заехал во дворец Чен-И главного китайского чиновника в Урге, а затем, проехав через консульский городок, преспокойно вернулся в свой стан. Проезжая на обратном пути мимо ургинской тюрьмы, барон заметил китайского часового, уснувшего на посту. Возмущенный столь вопиющим нарушением дисциплины, Унгерн отхлестал заснувшего часового. Проснувшемуся и насмерть перепуганному солдату Унгерн по-китайски “довел до ума”, что часовому на посту спать запрещено и что он, барон Унгерн, лично наказал его за проступок. После этого он спокойно поехал дальше.
Этот “необъявленный визит” барона Унгерна в змеиное гнездо произвел в осажденной Урге колоссальную сенсацию среди населения, а китайских оккупантов поверг в страх и уныние. Суеверные китайцы не сомневались, что за дерзким бароном стоят и помогают ему какие-то могущественные и сверхъестественные силы.
В конце января 1921 года Унгерн осуществил освобождение из плена Богдо-гэгэна. 60 тибетцев из казачьей сотни Унгерна перебили китайскую охрану, взяли на руки Богдо-гэгэна (он был слеп), его жену и бежали с ними на священную гору Богдо-Ула, а оттуда — в монастырь Маньчжушри. Дерзкий увоз Богдо-гэгэна с женой у них “из-под носа” окончательно привел китайских солдат в состояние паники. Призывы Унгерна к борьбе за независимость Монголии и изгнание “красных китайцев” были поддержаны широчайшими слоями монгольского общества. В войско барона валом повалили монгольские скотоводы-араты, настрадавшиеся в кабале у китайских ростовщиков. 3 февраля 1921 года барон Унгерн отобрал специальный Ударный отряд из забайкальских казаков, башкир и татар и лично повел его в наступление на предместье Урги. Ударный отряд, как таран, сокрушил сторожевые посты “красных китайцев” и очистил от них предместье города. Деморализованные “гамины” поспешно бросились отступать на север. Отступая к советской границе, китайская солдатня вырезала сотни русских, в том числе женщин и детей. Искусным маневром барону Унгерну, имевшему всего 66 сотен, т. е. около 5 000 штыков и сабель, удалось взять “в клещи” многократно превосходивших его численностью китайцев. Столица Монголии была освобождена.
Советские историки любили живописать ужасы расправ Унгерна над “мирным” населением Урги. Они действительно имели место и оправданий им нет. Однако, во-первых, как говорится, “чья бы корова мычала”, а во-вторых, надо учитывать, чем эти расправы были вызваны.
Урга управлялась красной управой, во главе которой стояли русские и еврейские коммунисты: священник Парников — председатель и некто Шейнеман — его заместитель. По инициативе управы русские офицеры, их жены и дети, проживавшие в Урге, были заключены в тюрьму, где содержались в нечеловеческих условиях. Особенно страдали женщины и ни в чем не повинные дети. Один ребенок застыл от стужи и голода, и тюремная стража выбросила закоченевший детский трупик за тюрьму. Мертвого ребенка изгрызли собаки. Китайские заставы ловили бегущих из Урянхайского края от красных русских офицеров и конвоировали их в Ургу, где красная управа помещала их в тюрьму.
Узнав об этом после освобождения Урги, Унгерн приказал присутствовавшим старшим офицерам:
Я не делю людей по национальностям. Все — люди, но здесь я поступлю по-другому. Если еврей жестоко и трусливо, как подлая гиена, издевается над беззащитными русскими офицерами, их женами и детьми, я приказываю: при взятии Урги все евреи должны быть уничтожены, вырезаны. Кровь за кровь!
В результате были убиты не только евреи, входившие в красную управу, но и ни в чем не повинные мирные жители — в основном торговцы и их семьи. Справедливости ради, следует добавить, что число убитых евреев не превысило 50 человек.
В Урге Унгерн отдал следующие приказы: “За мародерство и насилие над жителями — смертная казнь. Всем мужчинам явиться на городскую площадь 8 февраля в 12 часов дня. Не исполнившие этого будут повешены”.
Унгерну достались колоссальные трофеи, в том числе артиллерия, винтовки, пулеметы, миллионы патронов, лошадей и более 200 верблюдов, навьюченных добычей. Его войска стояли всего в 600 верстах от Пекина. Китайцы были в панике. Но Унгерн пока что не собирался переходить границу. Поход на Пекин с целью восстановления престола свергнутой династии Цин планировался им, но на более позднее время, уже после создания панмонгольской державы.
Барон Унгерн принял монгольское подданство, но он никогда не принимал буддизма, вопреки многочисленным легендам и слухам на этот счет! Доказательством этому, помимо всего прочего, служит женитьба Унгерна на цинской принцессе, которая перед свадьбой приняла равославие с именем Мария Павловна. Венчание состоялось в Харбине по православному обряду. На штандарте Унгерна было изображение Спасителя, надпись: “С нами Бог” и императорский вензель Михаила II. В благодарность за освобождение Урги Богдо-гэгэн присвоил Унгерну звание хана и княжеский титул дархан-цин-вана.
Под началом барона насчитывалось 10 550 солдат и офицеров, 21 артиллерийское орудие и 37 пулеметов. Тем временем на севере к границам Монголии подошла 5-я Красная армия. Генерал-лейтенант Унгерн решил нанести по ней превентивный удар и 21 мая 1921 года издал свой знаменитый приказ №15. В нем говорилось: “Пришли большевики, носители идеи уничтожения самобытных культур народных, и дело разрушения было доведено до конца. Россию надо строить заново, по частям. Но в народе мы видим разочарование, недоверие к людям. Ему нужны имена, имена всем известные, дорогие и чтимые. Такое имя лишь одно — законный хозяин Земли Русской ИМПЕРАТОР ВСЕРОССИЙСКИЙ МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ”.
1 августа 1921 года барон Унгерн одержал победу у Гусиноозерского дацана, взяв в плен 300 красноармейцев, 2 орудия, 6 пулеметов, 500 винтовок и обоз. Наступление белых вызвало большую обеспокоенность большевистских властей так называемой Дальневосточной республики. Обширные территории вокруг Верхнеудинска объявили на осадном положении, была проведена перегруппировка войск, прибывали подкрепления. Надежды Унгерна на всеобщее восстание не оправдались. Барон решил отступить в Монголию. Но монголы не хотели больше воевать, вся их “благодарность” быстро рассеялась. Утром 20 августа они связали Унгерна и повезли к белым. Однако вскоре на них наткнулась разведгруппа красных. Барон фон Унгерн попал в плен. Так же, как и судьба А. В. Колчака, участь барона была предрешена еще до начала суда телеграммой Ленина:
Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения, и если доказанность полнейшая, в чем, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять.
15 сентября 1921 года в Новониколаевске состоялся показательный процесс над Унгерном. Главным обвинителем на процессе был назначен Е. М. Губельман (Ярославский), будущий глава “Союза воинствующих безбожников”, один из главных гонителей Церкви. Все дело заняло 5 часов 20 минут. Унгерну предъявили обвинение по трем пунктам: действия в интересах Японии; вооруженная борьба против советской власти с целью реставрации династии Романовых; террор и зверства. В тот же день барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг был расстрелян.
Спустя годы стала гулять легенда о “проклятии Унгерна”: якобы многие, кто имел отношение к его аресту, к суду, к допросам и его казни, погибли либо в годы гражданской войны, либо в ходе сталинских репрессий.
(При написании статьи использовались материалы Интернета).
Источник: tsargrad.tv
Заставка: