В последнее время президент Владимир Путин не раз обращал внимание на угрозы, связанные с использованием цифровых технологий. В зависимости от аудитории акценты расставлялись по-разному: перед участниками конференции в Давосе он говорил об опасности перехвата IT-гигантами власти над миром, на коллегии ФСБ – о стратегии отражения киберугроз, на коллегии МВД – о противодействии преступлениям, совершаемым с использованием цифровых технологий, на встрече с участниками общероссийской акции «Мы вместе» – о вредном интернет-контенте, который несёт угрозу разрушения общества.
Акцент был сделан на детской порнографии, подталкивании к суицидам и вовлечении несовершеннолетних в незаконные акции протеста. Но все эти правонарушения не связаны напрямую с интернетом и формированием уникального контента. По сути, это банальные преступления, фигурирующие в Уголовном кодексе, а интернет, как и другие цифровые технологии, является всего лишь инструментом, используемым при их совершении.
Гораздо более сложные проблемы порождает контент, провоцирующий искажённое представление о реалиях окружающего мира и аномалии морально-психологического состояния общества. С этими феноменами Россия сталкивалась в начале и конце XX века, когда вроде бы вполне добропорядочные граждане с энтузиазмом громили свою страну. Оба раза на то были свои причины, но главной служила внутренняя готовность идти на поводу у разжигавших страсти манипуляторов.
Сегодня ситуация осложняется тем, что при нынешнем развитии информационных технологий причины отступают на задний план, а повод легко сконструировать путём возгонки истерии в социальных сетях.
Принято считать, что самой лёгкой добычей манипуляторов всех мастей являются дети и подростки, особенно если они конфликтуют с представителями старшего поколения. Но проблема отцов и детей существует со времён Древнего Египта: «Дети больше не слушают своих родителей. Видимо, конец мира уже недалёк» (2000 лет до н. э.).
При незыблемости общественных представлений о добре и зле, должном и недопустимом бунт детей не более чем болезнь роста.
В противном случае революции и смены морально-нравственных парадигм случались бы каждые 20 лет. На деле такие потрясения происходят гораздо реже, и их главной предпосылкой является размывание традиционных морально-нравственных ограничений не у молодёжи, а у старшего поколения: постепенно разлагаясь, оно готовит своих детей и внуков к разрушению запретов, на которых основаны культурные коды.
Мотором подобных перемен, как правило, являются наиболее развитые и образованные группы общества: философы-энциклопедисты – перед Великой французской революцией 1789 года, либералы конца XIX века – перед Февральской революцией 1917 года в России, поднявшиеся на волне хрущёвской оттепели шестидесятники – перед перестройкой и развалом Союза.
Этот феномен хорошо описан в романе Фёдора Достоевского «Подросток», где среди прочего сказано, что «способности молодых людей, как губка впитывающих веяния времени, угрожают развиться к худшему», оттого что «отцы и родоначальники бывших культурных семейств смеются уже над тем, во что, может быть, ещё хотели бы верить их дети. Мало того, с увлечением не скрывают от детей свою алчную радость о внезапном праве на бесчестье».
В связи с этим возникает вопрос: смог бы крысолов со своей дудочкой увести детей из немецкого Гамельна, если бы взрослые не нарушили правил и не совершили бесчестного поступка, отказавшись заплатить ему за избавление города от крыс? Внятного ответа на него нет. Зато есть множество сюжетов, в которых дети отвергают ценности отцов.
Пару недель назад в сети появился ролик с матерью, обнаружившей у своего сына (на вид лет 13–14) рисунки со свастикой. Женщина возмущена, в ответ подросток выдаёт набор клише, которые с конца 80-х тиражируются в СМИ и интернете: «Гитлер сделал для своей нации очень многое», «воевать шли под дулами энкавэдэшников», «если я пойду на войну, то буду отдуваться не за свою Родину, а за ошибки Правительства», «с путинистами и совками разговаривать бессмысленно».
Противопоставить напору «идейно подкованного» подростка женщина не может ничего, кроме «это мой сын?», «у меня слов нет», «ой, мамочка родная…» Внятных слов у неё действительно нет – одна истерика. Возможно, потому, что привычки разговаривать с сыном на серьёзные темы у неё нет и, скорее всего, не было. Не было рассказов о том, как воевал дед, не смотрели вместе советские фильмы про войну.
Не объясняла, в чём и как врёт Андрей Бильжо, рассказывая про невменяемость Зои Космодемьянской, почему нельзя было сдать Ленинград, почему насмерть стояли на Волге. Не видела смысла об этом разговаривать, потому что всё, что знала и помнила, считала самим собой разумеющимся. А другие не молчали – они говорили и подробно всё объясняли, а мальчик слушал и запоминал.
Судя по возрасту, эта женщина училась в школе в 90-х. А это было время, когда на родительских собраниях в районах, где жили рядовые инженеры и рабочие, частенько возникали перепалки. Учителя по привычке жаловались на то, что дети не готовятся к урокам, и получали в ответ: «Оставьте их в покое. Вот мы учились, учились, и что? С работы выбрасывают, денег не платят. Что нам теперь с этой учёбы?»
Измученные непрерывными унижениями родители метались в попытке заработать, культура общения в семье разрушалась, а школа за редкими исключениями уже не воспитывала и мало чему учила, как не воспитывает и не учит сейчас.
В итоге сформировались две жизненные философии – пофигизм и успех (деньги) любой ценой.
Конечно, так было не везде и не у всех – в благополучных семьях и элитных школах всё происходило иначе, но в этой страте до сих пор популярно намерение уехать в США или Европу, потому что «там больше возможностей», а «Россия – никчёмная страна уродов». В общем, начали с развала Союза и унижения граждан, а на выходе получили «потерянное поколение», которое готово или свалить за границу, или начать сносить власть, которая пытается исправлять чужие ошибки 30-летней давности.
Главным источником негативных представлений о российской жизни является несистемная оппозиция. На том же поле играют телевидение и деятели культуры. Речь в первую очередь идёт о политических высказываниях или эпатирующих выходках актёров, звёзд шоу-бизнеса и телеведущих. Не успел Иван Ургант исполнить в эфире Первого канала ироничную пародию на песню из «Белорусского вокзала», как об этом сообщили в интернете.
Ещё один канал информации – многочисленные ток-шоу, на которых обсуждают семейные дрязги именитых людей и обычных граждан. Современная молодёжь телевизор практически не смотрит, но, проходя мимо экрана или сталкиваясь с этим контентом в интернете, отмечает, что «оказывается, можно и так».
Из-за особенностей подачи информации в социальных сетях практически невозможно пропустить новости о скандалах вокруг выставок «Поколение XXI» и «Многообразие / Единство. Современное искусство Европы» в Третьяковской галерее. Иллюстрации, как правило, прилагаются. В ту же копилку – выставка на ВДНХ, экспонатами которой являются композиции из лишённых кожи и забальзамированных мертвецов. Многие из них в непристойных позах. На рекламе – маркировка 12+. Посещать эти выставки подростки, разумеется, не собираются.
Достаточно пройти в это время мимо телевизора или глянуть в интернете – и оригинальный ассоциативный ряд намертво закрепляет клише «искусство – это эпатаж, грязь и перверсии».
Для тех, кто хочет узнать, какой ужас творится в России, есть авторские программы Николая Сванидзе, Андрея Караулова или посвящённый избранным моментам истории спецпроект «Кто мы?» Феликса Разумовского, выходивший с 1992 года на канале «Культура». Там всё проникнуто ненавистью к советскому периоду, исключающей выстраивание преемственности и непрерывности исторического процесса.
Другие периоды истории страны представлены во многих сюжетах как череда безумных зверств и зверского безумия, власть – врагом всего живого, а люди – ничтожествами или властолюбивыми авантюристами: «Режим ни на минуту не переставал быть антинациональным и враждебным русскому миру», «ни к черту не годный народ», «отщепенец в любой стране – это фигура презренная, и только у нас в России отщепенцы ходят в героях и пророках» и тому подобное.
Подростки всё это не смотрят. Они принимают эти сигналы опосредованно – через своих родителей. И в сухом остатке получается всё та же присказка о России, в которой «всё устроено не так, как надо», и желание не вникать в подробности, а просто быстро всё исправить.
В относительно благополучные нулевые на волне роста популярности Путина можно было несколько ограничить разгул свободы в кинематографе, СМИ и интернете: сократить поток деструктивной пропаганды и рассуждений о «праве на предательство», построенных на логике «если государство плохо заботится о гражданине, он имеет право его предать», прекратить показ на ТВ лживых фильмов и телесериалов о войне вроде «Сволочей» и «Штрафбата».
Для этого нужно было сделать то, что начали делать только сейчас, – принять несколько законов, уточняющих понятие «клевета» в отношении Великой Отечественной войны, и ввести санкции за подталкивание к измене Родине и извращение истории. Но ничего сделано не было. В результате такие, как Дмитрий Быков, получили возможность ещё 15 лет глумиться над историей страны и прославлять изменившего присяге генерала Андрея Власова.
Тогда же умные люди говорили о необходимости навести порядок в системе среднего образования, начав с изменения работы педагогических вузов. Вместо этого провели оптимизацию, повыгоняли опытных учителей, заменив их на плохо знающую предметы молодёжь, позакрывали школы в небольших населённых пунктах и в итоге разозлили всех.
Второй шанс на тотальную перезагрузку идеологических установок дал крымский консенсус. Им тоже не воспользовались. Вместо этого народ «изумили» пенсионной реформой.
Тут уж все подряд принялись ругать власть, либералов и обманувшего людей президента: много раз обещал не повышать пенсионный возраст, а как переизбрали в четвёртый раз, так сразу и повысил.
Об этом, не стесняясь в выражениях, говорили на всех кухнях, а дети всё это слушали, и после этого им было легко поверить в рассказы Навального про коррупцию, воровство «друзей Путина» и его роскошный дворец, построенный на «украденные у народа» (бабушек и дедушек этих подростков) деньги.
В самом начале 90-х практически одновременно появились две книги: «Конец истории и последний человек» Фрэнсиса Фукуямы и «Поколения» Уильяма Штрауса и Нейла Хоу. Первая объясняла, как изменился мир, вторая ввела в оборот буквенные обозначения для 26 последних поколений (от А до Z) и привлекла общественное внимание к различиям между беби-бумерами (1946–1964) и поколениями Х (1965–1981), Y (1982–1996) и Z (1997–2012).
В том, что подрастающая сегодня молодёжь помечена последней буквой английского алфавита, прочитывается намёк на завершение цикла. Что дальше – большой вопрос. Анализируя особенности трёх последних поколений, социологи отмечали у них нарастание инфантилизма и падение социальной ответственности, равнодушие к опыту предыдущих поколений и получению знаний, снижение сексуальной активности и рост эмпатии, психологических проблем и психических отклонений.
Особенно ярко все эти характеристики проявляются у поколения Z, которое воспринимает как данность все новации современного мира с его компьютерами, сетями и гаджетами: они для людей Z такая же неотъемлемая часть мира, как деревья за окном.
Отсюда – типичный для этих подростков вопрос: зачем мне всё это знать? Действительно, зачем знать и помнить, когда есть интернет, «Яндекс» и Google?
Определить, насколько адекватным является этот образ «детей периода глобального застоя», практически невозможно. Зато совершенно очевидно, что в описанные рамки поколения Z путём таргетированной обработки в социальных сетях целенаправленно заталкивают всех молодых людей, формируя из них «могильщиков» современного миропорядка или, как уточнил американист Дмитрий Дробницкий, «идеальных клиентов “Антифы” и BLM на Западе, “борцов с режимом” в России и Китае, и повсеместно – пользователей TikTok».
В итоге применительно к России имеем мультипликативный эффект двух деструктивных факторов: накопившегося под влиянием личных впечатлений раздражения, адресованного родителям, власти, «совкам», «путинистам» и всей этой скучной и бессмысленной жизни, и искусственного конструкта поколения Z, ориентированного на деструктивные действия ради некоего «светлого будущего».
Источник: octagon.media
Заставка: wikipedia