I
Это случилось во время моего пребывания в одном из городов южной России, куда я приехал в творческую командировку. В воскресный день я поехал в Покровский собор, чтобы помолиться за Божественной Литургией. Во дворе мое внимание привлекла согбенная старушка в темном платочке и с клюкой в руке, на которую она опиралась при каждом шаге. Ее лицо было покрыто мелкими морщинами, зато глаза, как два маленьких солнышка, смотрели по-молодому. Она медленно передвигалась и ясным, чистым голосом пела:
Бо-оже, Царя-а храни!
Си-ильный, держа-авный. Ца-арствуй на сла-аву, на сла-аву нам!
Ца-арствуй на стра-ах врагам,
Ца-арь правосла-авный!
Бо-оже, Царя-а, Царя-а хра-ани!
Старушка остановилась, посмотрела на купола храма, на кресты, осенявшие их, медленно осенила себя аккуратным крестным знамением, сделала низкий поклон и снова запела:
Бо-оже, Царя-а храни!
Сла-авному до-олги дни
Да-ай на земли-и! Да-ай на земли-и!
Го-ордых смири-ителю,
Сла-авных храни-ителю,
Все-ех утеши-ителю –
Всё-ё ниспошли-и!
Около нее собралось несколько прихожан, некоторые из них подпевали старушке, а та, оглядывая их веселым взором, слегка махала рукой, как бы руководя импровизированным хором. Когда куплет закончился, одна из молодых прихожанок с волосами соломенного цвета, схваченными на затылке резинкой, сказала: -Марфуша, мы скоро всю песню будем знать наизусть.
-Во-первых, это не песня, а гимн, – поправила Марфуша, – национальный гимн матушки-России. А, во-вторых, я буду только рада, Настя, если ты выучишь его полностью и будешь петь вместе со мной.
-Он большой, трудновато запомнить, – заметила Настя.
-Когда речь идет о Царе, то все выучивается как бы само собой, – сказала певунья. – Правильно, Лариса, я говорю? – обратилась она к высокой, стройной, в нарядном платье девушке.
-Конечно, – подтвердила та.
-Ну, а теперь продолжим.
И она запела серебристым, льющимся легко и свободно, как горный ручей, голосом:
Перво-одержа-авную
Ру-усь правосла-авную,
Бо-оже, храни-и! Бо-оже, храни-и!
Ца-арство ей стро-ойное,
В си-иле споко-ойное!
Все ж недосто-ойное
Про-очь отжени-и!
В воздухе прозвучал звонкий и сильный удар колокола, и прихожане, окружив Марфу со всех сторон, направились ко входу в храм. В храм вели восемь или десять крутых ступенек.
-Я помогу Марфуше, – вызвалась Лариса.
-Нет, лучше я, – возразила смуглая девушка с пушистыми бровями. – Ты в прошлый раз помогала.
-Будь по-твоему, Марина, – уступила Лариса.
Я хотел тоже помочь певунье, но меня опередила Настя, которая взяла ее под руку с одной стороны, с другой – Марина, и они осторожно начали подъем. На каждую ступеньку Марфа становилась обеими ногами, несколько секунд отдыхала, а потом поднималась дальше.
В храме она подошла к иконе Царской Семьи, приложилась к ней, а потом, не спуская с нее глаз, долго молилась; было видно, как шевелились ее губы.
Когда началось причащение, Марфа подошла к Чаше одной из первых. Сложив крестообразно руки на груди (клюку взяла Настя), она благоговейно приняла Святые Тайны; лицо ее как будто осветилось внутренним светом.
Затем она подошла к иконе Спасителя и долго молилась около нее.
Я вышел из храма, сел на скамейку и стал читать канон Ангелу хранителю. Около меня остановились несколько подростков.
-Владик, смотри, Марфуня идет, – воскликнул один из них.
-Легка на помине, – отозвался Владик, паренек лет пятнадцати с живыми быстрыми глазами. – Подойдем к ней?
-Давай. Костя, ты не против? – обратился он к другому приятелю.
-Дим, когда я был против? – кивнул тот.
Подростки мгновенно раздобыли где-то стул, усадили старушку на него, позаботились о том, чтобы ей было удобно сидеть.
-Марфуня, спой нам про Царя, – обратился к ней Владик.
-Про Царя, говоришь? – охотно откликнулась Марфа. – Про Царя я готова петь с утра до вечера. Про нашего, православного…Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится. Да, мои ангелочки, не правится… Ну, слушайте.
Во-оинство-о бра-анное,
Сла-авой избра-анное,
Бо-оже, хра-ани! Бо-оже, хра-ани!
Пра-авды блюсти-ителям,
Че-ести спаси-ителям,
Миро-отвори-ителям – до-олгие дни-и!
-Марфуня, а про какого Царя ты поешь? – спросил Владик.
-Про Царя мученика Николая и его Августейшую Семью. Родители и их любезные деточки неразлучны: вместе были на земле, вместе блаженствуют и на Небе. Я их очень люблю и почитаю. Они были настоящие христиане, приняв смерть за Христа. Жалко, русский народ до сих пор плохо знает Царскую Семью. А все оттого, что много клеветы… Да… Очень много клеветы вылито на них. Но ничего, придет время, и правда свое возьмет. Мир держится правдой, а не ложью.
Вот почему, мои ангелочки, я все пою и пою этот гимн. Он напоминает людям о русских Царях, в том числе и о Царе мученике Николае Втором. Я хочу, чтобы люди узнали, как он царствовал, какое у него было чистое и доброе сердце, как он любил свой народ, как Россия при нем стала могущественной державой, как генералы и министры его предали. Мне хочется, чтобы русские люди полюбили его от всей души. Как мне этого хочется, если бы вы знали!..
-А еще про кого поешь? – спросил Дима, юноша с непокорной, густой шевелюрой.
-Еще пою про нового Царя. Есть предсказания многих святых о том, что у нас будет православный Царь. Может быть, он уже живет среди нас и вошел в тот возраст, когда готов занять русский престол. Без Царя народ сирота. Мы все без исключения сироты… Все… Как же нам необходим Царь-батюшка, как необходим!..
Скоро вы, мои ангелочки, станете сильными, мужественными мужчинами, будете служить нашему новому Царю, защищать Родину от разных врагов. Вы – наше будущее; я желаю, чтобы вы стали верными слугами нашему Царю.
-Я на днях записался в кружок самбо, – сказал Владик. – Стану таким, что… – Он не нашел нужного сравнения, но зато показал руками, каким он будет ловким и сильным.
-Я хожу в тир, чтобы научиться метко стрелять, – сказал Дима.
-А ты? – обратилась Марфа к Косте.
-Я увлекаюсь плаванием, – ответил Костя, крепкий, мускулистый паренек в голубой футболке. – Каждый день проплываю почти километр; плаваю разными стилями, но больше всего мне нравится вольный стиль… уплыву далеко за буй, отдохну, лежа на спине, а потом обратно…
-Как мне радостно слышать это, – сказала Марфа, оглядывая подростков.
-Марфуня, нам хочется знать, чем отличается Царь от президента? – сказал Дима.
– Президентов на Руси никогда не было, – молвила Марфа, довольная тем, что юноша задал интересный вопрос. – На западе или в Америке, там да, президенты, а у нас – Цари-батюшки. Видите, как любовно народ называет своего Царя: «батюшка». Так называют отца родного, который любит своих чад. Нигде и никогда президентов не называли «батюшка».
-А почему у нас сейчас президент, а не Царь?
-Царя надо заслужить, мой дорогой, – сказала Марфа, переложив клюку из одной руки в другую. – Мы пока не заслужили.
-А когда заслужим?
-Вот будем почаще в храм ходить да молиться как следует, глядишь, и появится у нас Царь-батюшка.
-Значит, от нас с вами это зависит?
-Да, в том числе и от нас.
-Царь Николай Второй любил играть в теннис? – неожиданно спросил Костя.
-Конечно, любил. Царь должен быть физически сильным, выносливым, тренированным, как ты, например. Он и штангу может поднять, и гирю, и пять километров пробежать без остановки.
-А он может подняться на Эверест?
-Конечно!
-А прыгнуть с парашютом?
-Может! Русский Царь все может! – уверенно произнесла Марфа и пристукнула клюкой об асфальт. – Все может! – повторила она, и подростки, обступившие ее, не сомневались в этом так же, как и она сама.
Выяснив то, что их интересовало, ребята покинули церковный двор, на ходу обсуждая услышанное.
А Марфа, отпив из маленькой бутылочки глоток святой водички, запела:
О-о, Провиде-ение!
Бла-агослове-ение
На-ам ниспошли-и! На-ам ниспошли-и!
К бла-агу стремле-ение,
В сча-астье смире-ение,
В ско-орби терпе-ение
Да-ай на земли-и!
Этот куплет я спел вместе с ней.
-Сразу видно – любишь Царя, – посмотрев на меня, сказала Марфа; ее лицо озарила теплая улыбка, а глаза-солнышки засияли еще ярче.
-Как же не любить его? – ответил я. – Тот, кто не любит Царя, не любит и Россию.
-Золотые слова!
-Чтобы лучше узнать нашего Царя мученика, я съездил в Екатеринбург на Царские Дни. И был на том месте, где он принял мученическую кончину. Теперь там большой красивый Храм. Он называется Храм-на-Крови.
А потом побывал в Крыму, где Царь Николай Второй отдыхал со своей семьей. Познакомился с Ливадийским дворцом, где они жили, и прошел по Царской тропе – семь километров в одну сторону и столько же – в другую.
-Какой ты счастливый человек! – воскликнула Марфа, отставив клюку и хлопая в ладоши. – Я бы тоже хотела побывать в этих святых местах, да года уже не те… – Она глубоко и печально вздохнула. – Не те года… Но – за все слава Богу! – передвигаться еще могу.
Она встала, опираясь на клюку, сделала шаг, другой и снова запела:
За-а отступле-ение
И-и ослепле-ение
Не-е отверга-ай нас, не-е отверга-ай!
С Не-еба проще-ение,
Пре-еображе-ение
И-и Воскресе-ение
России пода-ай!
«Так легко, красиво и в то же время торжественно может петь только такая душа, которая любит Бога и Царя», – подумал я, шагая рядом с Марфой и молясь теми словами, которые она пела.
II
На другой день, побывав в гостях у капитана первого ранга Деветьярова и узнав много интересного о его боевых походах, я пришел на набережную, на ее нижнюю террасу, и сел на удобную скамейку отдохнуть, а попутно решить творческую задачу: найти ключ к художественному рассказу на основе одного события, случившегося с Деветьяровым на закате его морской карьеры. Через некоторое время рядом со мной сел осанистый мужчина с ровными, аккуратными усами и с великолепной окладистой бородой; я узнал в нем настоятеля Покровского собора отца Игнатия. Не прошло и минуты, как мы разговорились.
-Наверно, не поверите, но я прихожу сюда, на берег моря, каждый Божий день, – сказал отец Игнатий, глядя прямо перед собой и поглаживая загорелыми пальцами свою мягкую бороду.
-С какой целью? – полюбопытствовал я.
-Чтобы подышать. Море у нас святое и значит воздух святой. Дышать таким воздухом – это… – батюшка сделал паузу, – это не выскажешь словами. Посижу вот на этой скамейке часок-полтора, и чувствую, что легкие наконец заработали. Да и другие органы… Лучше приходить на берег моря, чем к врачам. Да, гораздо лучше… – Отец Игнатий глубоко вздохнул. – Много русских воинов защищали наш город, найдя последнее пристанище на дне моря. Я с большим усердием поминаю их за Божественной Литургией.
-Я слышал вчера, как вы называли их имена, -сказал я, радуясь, что и мне удалось помолиться о славных русских героях.
-Значит, вы мой сомолитвенник, – улыбаясь, сказал батюшка.
-Я сомолитвенник временный, а у вас есть постоянные.
-Да, есть такие. И немало.
-А Марфуня тоже постоянная?
-Не только постоянная, но и верная. Я уже сорок лет служу в Покровском соборе, и все сорок лет она рядом. Ее знает каждый прихожанин.
-Она местная?
-Не совсем.
-Откуда она приехала?
-Это долгая история… Вы никуда не спешите?
-Нет.
-Тогда слушайте.
На тихой глади моря под лучами закатного солнца сверкали мириады огненных искр; мимо нас то и дело проходили толпы броско одетых туристов-иностранцев и менее броско – наших, отечественных; стая белокрылых чаек парила над прогулочным катером, ища, чем бы поживиться; в воздухе ощущался восхитительный запах моря – все располагало к неспешной обстоятельной беседе.
-Марфуня, а точнее, Марфа Фаддеевна Селезнева, жила в Ярославле с мужем и дочкой, – начал батюшка, сложив сцепленные в кистях руки на животе. – Времена были тяжелые, безбожные. Марфа работала на большом строительном комбинате главным бухгалтером. И надо же было такому случиться, что ее заместительница оказалась женщиной крайне завистливой; она только о том и думала, как бы подсидеть свою начальницу, а самой занять ее место. И такой случай подвернулся. Она узнала, что Марфа по воскресеньям посещает храм Божий. Лучшего и желать нечего: она настрочила на нее донос. Ну, а печальные последствия не заставили себя долго ждать: Марфу арестовали, предъявили обвинение в разжигании и распространении антисоветской пропаганды и сослали в Казахстан на восемь с половиной лет.
Место ссылки было дикое: маленький поселок, местные жители – казахи – с большим трудом понимали по-русски; зимой метели и бураны, а летом пыльные вьюги.
Когда срок ссылки истек (Марфа уже не чаяла, что останется в живых), ей, неизвестно по чьему злому умыслу, добавили срок и отправили в Бурятию; там она пробыла еще два с половиной года.
Домой она вернулась с сильно подорванным здоровьем. К этому времени ее муж, попав на заводе в аварию и проболев несколько месяцев, скончался. У дочки была своя семья. Марфа решила уехать в теплые края; ее выбор пал на наш город.
Я стал видеть ее в нашем храме каждый день; она приходила в храм самой первой, даже раньше сторожа, и уходила самой последней, когда сторож запирал двери.
Марфа часто исповедовалась; она рассказала мне всю свою жизнь, не утаивая ни одной мелочи.
-Батюшка-свет, – сказала она как-то, утирая слезы, – приюти меня, убогую; без храма я не могу. Пенсии у меня нет и, наверно, никогда не будет, жилья тоже нет, ничего нет – есть только Бог, моя надежда и упование.
-У нас в храме читается Неусыпаемя Псалтирь, – сказал я после некоторого раздумья, – а после каждой кафизмы – записки о здравии и об упокоении. Мне как раз не хватает одного человека. Будешь читать?
-Конечно. Я, кроме Псалтири и Евангелия, вообще ничего не читаю.
И Марфа стала жить при храме. Я поселил ее к просфорнице Фекле, – небольшая комнатка с множеством икон, две кроватки, столик, а больше им ничего и не нужно.
Слава Богу, наш храм никогда не закрывался, и вот так мы, по милости Божией, живем и молимся. Сорок лет проскочили как одна секунда. – Отец Игнатий провел указательным пальцем правой руки по усам. – Я люблю беседовать с Марфой, у нее кроткая, голубиная душа, о всех людях она отзывается с величайшим почтением и любовью, я ни разу не слышал, чтобы она на кого-нибудь обиделась или сказала о ком-нибудь недоброе слово. «Только я одна великая грешница, а остальные люди – ангелы Божии», – говорит она.
-А как же те, кто отправил ее в ссылку? Для нее они тоже ангелы? – обратился я к своему собеседнику.
-Да, именно так, – подтвердил батюшка. – «Как же я о них молилась! – призналась мне однажды Марфа. – Как же молилась! Ночи напролет!» Некоторые прихожане, когда расскажешь им про это, даже не верят. Говорят, «цену набивает старушка». А я верю. Каждому ее слову верю. «Слава Богу за все! – то и дело повторяет Марфуня. – Слава Богу за все!» Не каждый так скажет, верно?
-Согласен. Чтобы произнести такие слова, надо пройти хорошую школу жизни.
-Вот мы ее и проходим, – сказал отец Игнатий. – Господь попускает нам скорби, а это значит, что условия для нашего спасения самые благоприятные.
-Марфуня по-прежнему читает Псалтирь? – спросил я, проводив глазами паром с многочисленной публикой на борту.
-Теперь уже понемногу. Я предлагал совсем оставить чтение, но она не согласилась. «Псалтирь – это мое дыхание, – говорит она. – Если я не буду ее читать, то задохнусь».
-А живет там же, в каморке?
-Нет. Года три-четыре назад одна прихожанка пригласила ее к себе; дети у нее разъехались кто куда, мужа похоронила, две комнаты пустуют. В одной из них и поселилась наша Марфуня. Она согласилась потому, что жилье рядом с храмом, через дорогу. Если бы где-нибудь дальше, в другом районе, то она бы, конечно, отказалась.
Отец Игнатий пригладил волосы на голове.
-Спасибо за беседу, – сказал он, вставая со скамейки. – Слава Богу, надышался воздушным нектаром! Легкие поют от радости!
Он пожал мне руку и не спеша направился на верхнюю террасу. А я остался на набережной, наблюдая, как солнце, утомившись от дневного жаркого бега, приготовилось нырнуть в прохладные волны. Пунцовая полоса, разделившая море на две части, тихо мерцала. Публика, фланирующая по набережной и наблюдающая, как и я, за закатом, негромко переговаривалась, обмениваясь краткими замечаниями. Вскоре алый диск скрылся за горизонтом, и на землю легли легкие, незаметно сгущавшиеся сумерки…
Николай Кокухин, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
Источник: ruskline.ru