Марфуня. Пасхальный рассказ

98

I

Это случилось во время моего пребывания в одном из городов южной России, куда я приехал в творческую командировку. В воскресный день я поехал в Покровский собор, чтобы помолиться за Божественной Литургией. Во дворе мое внимание привлекла согбенная старушка в темном платочке и с клюкой в руке, на которую она опиралась при каждом шаге. Ее лицо было покрыто мелкими морщинами, зато глаза, как два маленьких солнышка, смотрели по-молодому. Она медленно передвигалась и ясным, чистым голосом пела:

Бо-оже, Царя-а храни!

Си-ильный, держа-авный.                    Ца-арствуй на сла-аву, на сла-аву нам!

Ца-арствуй на стра-ах врагам,

Ца-арь правосла-авный!

Бо-оже, Царя-а, Царя-а хра-ани!

Старушка остановилась, посмотрела на купола храма, на кресты, осенявшие их, медленно осенила себя аккуратным крестным знамением, сделала низкий поклон и снова запела:

Бо-оже, Царя-а храни!

Сла-авному до-олги дни

Да-ай на земли-и! Да-ай на земли-и!

Го-ордых смири-ителю,

Сла-авных храни-ителю,

Все-ех утеши-ителю –

Всё-ё ниспошли-и!

Около нее собралось несколько прихожан, некоторые из них подпевали старушке, а та, оглядывая их веселым взором, слегка махала рукой, как бы руководя импровизированным хором. Когда куплет закончился, одна из молодых прихожанок с волосами соломенного цвета, схваченными на затылке резинкой, сказала: -Марфуша, мы скоро всю песню будем знать наизусть.

-Во-первых, это не песня, а гимн, – поправила Марфуша, – национальный гимн матушки-России. А, во-вторых, я буду только рада, Настя, если ты выучишь его полностью и будешь петь вместе со мной.

-Он большой, трудновато запомнить, – заметила Настя.

-Когда речь идет о Царе, то все выучивается как бы само собой, – сказала певунья. – Правильно, Лариса, я говорю? – обратилась она к высокой, стройной, в нарядном платье девушке.

-Конечно, – подтвердила та.

-Ну, а теперь продолжим.

И она запела серебристым, льющимся легко и свободно, как горный ручей, голосом:

Перво-одержа-авную

Ру-усь правосла-авную,

Бо-оже, храни-и! Бо-оже, храни-и!

Ца-арство ей стро-ойное,

В си-иле споко-ойное!

Все ж недосто-ойное

Про-очь отжени-и!

В воздухе прозвучал звонкий и сильный удар колокола, и прихожане, окружив Марфу со всех сторон, направились ко входу в храм. В храм вели восемь или десять крутых ступенек.

-Я помогу Марфуше, – вызвалась Лариса.

-Нет, лучше я, – возразила смуглая девушка с пушистыми бровями. – Ты в прошлый раз помогала.

-Будь по-твоему, Марина, – уступила Лариса.

Я хотел тоже помочь певунье, но меня опередила Настя, которая взяла ее под руку с одной стороны, с другой – Марина, и они осторожно начали подъем. На каждую ступеньку Марфа становилась обеими ногами, несколько секунд отдыхала, а потом поднималась дальше.

В храме она подошла к иконе Царской Семьи, приложилась к ней, а потом, не спуская с нее глаз, долго молилась; было видно, как шевелились ее губы.

Когда началось причащение, Марфа подошла к Чаше одной из первых. Сложив крестообразно руки на груди (клюку взяла Настя), она благоговейно приняла Святые Тайны; лицо ее как будто осветилось внутренним светом.

Затем она подошла к иконе Спасителя и долго молилась около нее.

Я вышел из храма, сел на скамейку и стал читать канон Ангелу хранителю. Около меня остановились несколько подростков.

-Владик, смотри, Марфуня идет, – воскликнул один из них.

-Легка на помине, – отозвался Владик, паренек лет пятнадцати с живыми быстрыми глазами. – Подойдем к ней?

-Давай. Костя, ты не против? – обратился он к другому приятелю.

-Дим, когда я был против? – кивнул тот.

Подростки мгновенно раздобыли где-то стул, усадили старушку на него, позаботились о том, чтобы ей было удобно сидеть.

-Марфуня, спой нам про Царя, – обратился к ней Владик.

-Про Царя, говоришь? – охотно откликнулась Марфа. – Про Царя я готова петь с утра до вечера. Про нашего, православного…Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится. Да, мои ангелочки, не правится… Ну, слушайте.

Во-оинство-о бра-анное,

Сла-авой избра-анное,

Бо-оже, хра-ани! Бо-оже, хра-ани!

Пра-авды блюсти-ителям,

Че-ести спаси-ителям,

Миро-отвори-ителям – до-олгие дни-и!

-Марфуня, а про какого Царя ты поешь? – спросил Владик.

-Про Царя мученика Николая и его Августейшую Семью. Родители и их любезные деточки неразлучны: вместе были на земле, вместе блаженствуют и на Небе. Я их очень люблю и  почитаю. Они были настоящие христиане, приняв смерть за Христа. Жалко, русский народ до сих пор плохо знает Царскую Семью. А все оттого, что много клеветы… Да… Очень много клеветы вылито на них. Но ничего, придет время, и правда свое возьмет. Мир держится правдой, а не ложью.

Вот почему, мои ангелочки, я все пою и пою этот гимн. Он напоминает людям о русских Царях, в том числе и о Царе мученике Николае Втором. Я хочу, чтобы люди узнали, как он царствовал, какое у него было чистое и доброе сердце, как он любил свой народ, как Россия при нем стала могущественной державой, как генералы и министры его предали. Мне хочется, чтобы русские люди полюбили его от всей души. Как мне этого хочется, если бы вы знали!..

-А еще про кого поешь? – спросил Дима, юноша с непокорной, густой шевелюрой.

-Еще пою про нового Царя. Есть предсказания многих святых о том, что у нас будет православный Царь. Может быть, он уже живет среди нас и вошел в тот возраст, когда готов занять русский престол. Без Царя народ сирота. Мы все без исключения сироты… Все… Как же нам необходим Царь-батюшка, как необходим!..

Скоро вы, мои ангелочки, станете сильными, мужественными мужчинами, будете служить нашему новому Царю, защищать Родину от разных врагов. Вы – наше будущее; я желаю, чтобы вы стали верными слугами нашему Царю.

-Я на днях записался в кружок самбо, – сказал Владик. – Стану таким, что… – Он не нашел нужного сравнения, но зато показал руками, каким он будет ловким и сильным.

-Я хожу в тир, чтобы научиться метко стрелять, – сказал Дима.

-А ты? – обратилась Марфа к Косте.

-Я увлекаюсь плаванием, – ответил Костя, крепкий, мускулистый паренек в голубой футболке. – Каждый день проплываю почти километр; плаваю разными стилями, но больше всего мне нравится вольный стиль… уплыву далеко за буй, отдохну, лежа на спине, а потом обратно…

-Как мне радостно слышать это, – сказала Марфа, оглядывая подростков.

-Марфуня, нам хочется знать, чем отличается Царь от президента? – сказал Дима.

– Президентов на Руси никогда не было, – молвила Марфа, довольная тем, что юноша задал интересный вопрос. – На западе или в Америке, там да, президенты, а у нас – Цари-батюшки. Видите, как любовно народ называет своего Царя: «батюшка».  Так называют отца родного, который любит своих чад. Нигде и никогда президентов не называли «батюшка».

-А почему у нас сейчас президент, а не Царь?

-Царя надо заслужить, мой дорогой, – сказала Марфа, переложив клюку из одной руки в другую. – Мы пока не заслужили.

-А когда заслужим?

-Вот будем почаще в храм ходить да молиться как следует, глядишь, и появится у нас Царь-батюшка.

-Значит, от нас с вами это зависит?

-Да, в том числе и от нас.

-Царь Николай Второй любил играть в теннис? – неожиданно спросил Костя.

-Конечно, любил. Царь должен быть физически сильным, выносливым, тренированным, как ты, например. Он и штангу может поднять, и гирю, и пять километров пробежать без остановки.

-А он может подняться на Эверест?

-Конечно!

-А прыгнуть с парашютом?

-Может! Русский Царь все может! – уверенно произнесла Марфа и пристукнула клюкой об асфальт. – Все может! – повторила она, и подростки, обступившие ее, не сомневались в этом так же, как и она сама.

Выяснив то, что их интересовало, ребята  покинули церковный двор, на ходу обсуждая услышанное.

А Марфа, отпив из маленькой бутылочки глоток святой водички, запела:

О-о, Провиде-ение!

Бла-агослове-ение

На-ам ниспошли-и! На-ам ниспошли-и!

К бла-агу стремле-ение,

В сча-астье смире-ение,

В ско-орби терпе-ение

Да-ай на земли-и!

Этот куплет я спел вместе с ней.

-Сразу видно – любишь Царя, – посмотрев на меня, сказала Марфа; ее лицо озарила теплая улыбка, а глаза-солнышки засияли еще ярче.

-Как же не любить его? – ответил я. – Тот, кто не любит Царя, не любит и Россию.

-Золотые слова!

-Чтобы лучше узнать нашего Царя мученика, я съездил в Екатеринбург на Царские Дни. И был на том месте, где он принял мученическую кончину.  Теперь там большой красивый Храм. Он называется Храм-на-Крови.

А потом побывал в Крыму, где Царь Николай Второй отдыхал со своей семьей. Познакомился с Ливадийским дворцом, где они жили, и прошел по Царской тропе – семь километров в одну сторону и столько же – в другую.

-Какой ты счастливый человек! – воскликнула Марфа, отставив клюку и хлопая в ладоши. – Я бы тоже хотела побывать в этих святых местах, да года уже не те… – Она глубоко и печально вздохнула. – Не те года… Но – за все слава Богу! – передвигаться еще могу.

Она встала, опираясь на клюку, сделала шаг, другой и снова запела:

За-а отступле-ение

И-и ослепле-ение

Не-е отверга-ай нас, не-е отверга-ай!

С Не-еба проще-ение,

Пре-еображе-ение

И-и Воскресе-ение

России пода-ай!

«Так легко, красиво и в то же время торжественно  может петь только такая душа, которая любит Бога и Царя», – подумал я, шагая рядом с Марфой и молясь теми словами, которые она пела.

 

                               II

На другой день, побывав в гостях у капитана первого ранга Деветьярова и узнав много интересного о его боевых походах, я пришел на набережную, на ее нижнюю террасу, и сел на удобную скамейку отдохнуть, а попутно решить творческую задачу: найти ключ к художественному рассказу на основе одного события, случившегося с Деветьяровым на закате его морской карьеры. Через некоторое время рядом со мной сел осанистый мужчина с ровными, аккуратными усами и с великолепной окладистой бородой; я узнал в нем настоятеля Покровского собора отца Игнатия. Не прошло и минуты, как мы разговорились.

-Наверно, не поверите, но я прихожу сюда, на берег моря, каждый Божий день, – сказал отец Игнатий, глядя прямо перед собой и поглаживая загорелыми пальцами свою мягкую бороду.

-С какой целью? – полюбопытствовал я.

-Чтобы подышать. Море у нас святое и значит воздух святой. Дышать таким воздухом – это… – батюшка сделал паузу, – это не выскажешь словами. Посижу вот на этой скамейке часок-полтора, и чувствую, что легкие наконец заработали. Да и другие органы… Лучше приходить на берег моря, чем к врачам. Да, гораздо лучше… – Отец Игнатий глубоко вздохнул. – Много русских воинов защищали наш город, найдя последнее пристанище на дне моря. Я с большим усердием поминаю их за Божественной Литургией.

-Я слышал вчера, как вы называли их имена, -сказал я, радуясь, что и мне удалось помолиться о славных русских героях.

-Значит, вы мой сомолитвенник, – улыбаясь, сказал батюшка.

-Я сомолитвенник временный, а у вас есть постоянные.

-Да, есть такие. И немало.

-А Марфуня тоже постоянная?

-Не только постоянная, но и верная. Я уже сорок лет служу в Покровском соборе, и все сорок лет она рядом. Ее знает каждый прихожанин.

-Она местная?

-Не совсем.

-Откуда она приехала?

-Это долгая история… Вы никуда не спешите?

-Нет.

-Тогда слушайте.

На тихой глади моря под лучами закатного солнца сверкали мириады огненных искр; мимо нас то и дело проходили толпы броско одетых туристов-иностранцев и менее броско – наших, отечественных; стая белокрылых чаек парила над прогулочным катером, ища, чем бы поживиться; в воздухе ощущался восхитительный запах моря – все располагало к неспешной обстоятельной беседе.

-Марфуня, а точнее, Марфа Фаддеевна Селезнева, жила в Ярославле с мужем и дочкой, – начал батюшка, сложив сцепленные в кистях руки на животе. – Времена были тяжелые, безбожные. Марфа работала на большом строительном комбинате главным бухгалтером. И надо же было такому случиться, что ее заместительница оказалась женщиной крайне завистливой; она только о том и думала, как бы подсидеть свою начальницу, а самой занять ее место. И такой случай подвернулся. Она узнала, что Марфа по воскресеньям посещает храм Божий. Лучшего и желать нечего: она настрочила на нее донос. Ну, а печальные последствия не заставили себя долго ждать: Марфу арестовали, предъявили обвинение в разжигании и распространении антисоветской пропаганды и сослали в Казахстан на восемь с половиной лет.

Место ссылки было дикое: маленький поселок, местные жители – казахи – с большим трудом понимали по-русски; зимой метели и бураны, а летом пыльные вьюги.

Когда срок ссылки истек (Марфа уже не чаяла, что останется в живых), ей, неизвестно по чьему злому умыслу, добавили срок и отправили в Бурятию; там она пробыла еще два с половиной года.

Домой она вернулась с сильно подорванным здоровьем. К этому времени ее муж, попав на заводе в аварию и проболев несколько месяцев, скончался. У дочки была своя семья. Марфа решила уехать в теплые края; ее выбор пал на наш город.

Я стал видеть ее в нашем храме каждый день; она приходила в храм самой первой, даже раньше сторожа, и уходила самой последней, когда сторож запирал двери.

Марфа часто исповедовалась; она рассказала мне всю свою жизнь, не утаивая ни одной мелочи.

-Батюшка-свет, – сказала она как-то, утирая слезы, – приюти меня, убогую; без храма я не могу. Пенсии у меня нет и, наверно, никогда не будет, жилья тоже нет, ничего нет – есть только Бог, моя надежда и упование.

-У нас в храме читается Неусыпаемя Псалтирь, – сказал я после некоторого раздумья, – а после каждой кафизмы – записки о здравии и об упокоении. Мне как раз не хватает одного человека. Будешь читать?

-Конечно. Я, кроме Псалтири и Евангелия, вообще ничего не читаю.

И Марфа стала жить при храме. Я поселил ее к просфорнице Фекле, – небольшая комнатка с множеством икон, две кроватки, столик, а больше им ничего и не нужно.

Слава Богу, наш храм никогда не закрывался, и вот так мы, по милости Божией, живем и молимся. Сорок лет проскочили как одна секунда. – Отец Игнатий провел указательным пальцем правой руки по усам. – Я люблю беседовать с Марфой, у нее кроткая, голубиная душа, о всех людях она отзывается с величайшим почтением и любовью, я ни разу не слышал, чтобы она на кого-нибудь обиделась или сказала о ком-нибудь недоброе слово. «Только я одна великая грешница, а остальные люди – ангелы Божии», – говорит она.

-А как же те, кто отправил ее в ссылку? Для нее они тоже ангелы? – обратился я к своему собеседнику.

-Да, именно так, – подтвердил батюшка. – «Как же я о них молилась! – призналась мне однажды Марфа. – Как же молилась! Ночи напролет!» Некоторые прихожане, когда расскажешь им про это, даже не верят. Говорят, «цену набивает старушка». А я верю. Каждому ее слову верю. «Слава Богу за все! – то и дело повторяет Марфуня. – Слава Богу за все!» Не каждый так скажет, верно?

-Согласен. Чтобы произнести такие слова, надо пройти хорошую школу жизни.

-Вот мы ее и проходим, – сказал отец Игнатий. – Господь попускает нам скорби, а это значит, что условия для нашего спасения самые благоприятные.

-Марфуня по-прежнему читает Псалтирь? – спросил я, проводив глазами паром с многочисленной публикой на борту.

-Теперь уже понемногу. Я предлагал совсем оставить чтение, но она не согласилась. «Псалтирь – это мое дыхание, – говорит она. – Если я не буду ее читать, то задохнусь».

-А живет там же, в каморке?

-Нет. Года три-четыре назад одна прихожанка пригласила ее к себе; дети у нее разъехались кто куда, мужа похоронила, две комнаты пустуют. В одной из них и поселилась наша Марфуня. Она согласилась потому, что жилье рядом с храмом, через дорогу. Если бы где-нибудь дальше, в другом районе, то она бы, конечно, отказалась.

Отец Игнатий пригладил волосы на голове.

-Спасибо за беседу, – сказал он, вставая со скамейки. – Слава Богу, надышался воздушным нектаром! Легкие поют от радости!

Он пожал мне руку и не спеша направился на верхнюю террасу. А я остался на набережной, наблюдая, как солнце, утомившись от дневного жаркого бега, приготовилось нырнуть в прохладные волны. Пунцовая полоса, разделившая море на две части, тихо мерцала. Публика, фланирующая по набережной и наблюдающая, как и я, за закатом, негромко переговаривалась, обмениваясь краткими замечаниями. Вскоре алый диск скрылся за горизонтом, и на землю легли легкие, незаметно сгущавшиеся сумерки…

Николай Кокухин, член Союза писателей России, член Союза журналистов России

Источник:  ruskline.ru

Если вам понравился материал, пожалуйста поделитесь им в социальных сетях:
Материал из рубрики: